Прекрасное, молодое, женское тело возбуждало Пашу все больше и больше. Оторвавшись от нежных губ, он начал целовать ей шею и плечи. Пашины пальцы судорожно расстегивали пуговицы на Светиной блузке, после чего он нежным, но властным движением спустил лямочки с ее плеч и обнажил красивую грудь. Светлана стояла перед Пашей, словно обнаженный ангел, и смотрела ему прямо в глаза. Освещаемое мягким лунным светом, полуобнаженное молодое тело смотрелось божественно. Паша терял голову, он начал гладить и целовать ее грудь. Дыхание Светы сбилось, и она начала тихонечко стонать.

Неловким движением Паша стянул с себя свитер и постелил его на скошенную траву. Когда Паша уложил на него Свету, она была уже полностью обнаженной, и ему не оставалось ничего более приятного, как целовать и ласкать ее восхитительное тело. Света стонала и жадно ловила губами ароматный воздух деревенского луга. В порыве сладкого безумия она страстно целовала его обнаженное тело, полностью отдаваясь во власть мужчине.

Когда вдалеке послышался топот копыт, Паша со Светой уже оделись, и сидели, обнявшись, на самом краешке обрыва. Они молчали, а романтическую тишину изредка нарушали только звуки ночного леса и журчание Тырницы.

– А, вот вы где, – кричал издалека скачущий на поиски пропавших товарищей Женька, – мы вас уже заждались, давайте вставайте, хватит тут сидеть, Ваньке нужно лошадей возвращать, мы же договаривались только часок покататься, а уже часа три прошло.

– А мы даже и не заметили, – поднимаясь и подавая Светлане руку, отвечал Паша.

– Ну, это и не удивительно, сидите тут, обнимаетесь, вам ли думать о времени, – смеялся Женька.

– Да идем уже мы, идем, Женя, – отвечал Паша, помогая Свете взобраться на лошадь.

Потом Паша тоже вскочил на коня, и уже втроем они скакали обратно, гоня галопом своих лошадей и что-то восторженно крича во все горло. Ночное эхо разносило их голоса по разным берегам Тырницы и умолкало лишь возле самого края лесного массива.

Эта прекрасная ночь догорала вместе с тлеющими угольками костра. Ванька-конюх, попрощавшись с ребятами, увел своих лошадей. Мишка, рассказав все истории про своих вампиров, ушел вместе с ним. И теперь возле костра сидели лишь четверо – Женя со своей Еленой и Паша со Светой.

Паша ковырял в догорающем пепелище палкой, вороша переливающиеся красным жаром угольки. Света сидела на бревнышке рядом с ним, положив голову на Пашино плечо, а Женька что-то беспрерывно рассказывал про тяжелую, но в тоже время милую сердцу деревенскую жизнь. Паша положил руку на плечо Светы, удобно прислонился головою к ее голове и молча слушал Женькину болтовню, изредка вставляя в его монолог стандартные фразы, которые должны были показать, что он с интересом слушает рассказ. На самом деле Паша слушал Женьку вполуха. Он думал о своем. Сейчас все его мысли занимал лишь прошедший день и уходящая в историю ночь.

Это ночь оказалась для Паши особенной, это была ночь, которая помогла ему найти себя. Паша ясно понял, как же он раньше заблуждался. Все то, что всего два дня назад казалось ему грязным и никчемным, разрушенным, безжизненным и жалким, теперь приобрело совершенно другой смысл, одухотворилось, наполнилось внутренним содержанием.

Проводив домой Свету и, возвращаясь обратно в свою амбарушку, Паша шел вдоль тех же некрашеных покосившихся заборов и облупленных стен деревенского клуба. Но теперь Паша не насмехался над этим, а с замиранием сердца смотрел вдаль, туда, где вставало ярко-красное солнце, где за маленькой рекою, впадающей в Оку, исчезал ночной туман, где линия горизонта, встречаясь с небом, делила мир на две равные части, до которых можно дойти, шагая босиком по траве некошеных лугов.