Ребенок сумел отскочить в сторону и хотел было побежать к двери, но его цепко ухватили за длинные темные волосы и рванули назад.

– Держи его! – приказал старший брат среднему.

– Я не брал! Я ничего не брал! – в отчаянье закричал младший и заплакал навзрыд, пытаясь достать руками до братского кулака, сжавшего силком его волосы. – Я ничего не…

– Врешь, тупица! – И старший вновь с размаху хлестнул его и наградил еще одним образовательном, не подлежащим цензуре.

– Не вру! Ты сам кинул вчера свой телефон о стенку и сломал! Это был не я! Ты сам!

Но побои продолжились. Может быть, старший брат и понимал, что сам испортил свою вещь и мучает невиновного, но злость требовала выхода.

Спустя минут десять, зареванный и весь в ссадинах, мальчик примчался к отцу в поисках защиты. Он знал заранее, что не получит ее, но наивная надежда все-таки загоралась в нем в минуты несчастья. На кухне, где скопилась месяцами немытая посуда, а отклеившиеся обои скатывались в маленькие рулоны, сидел огромный мужчина кавказской наружности и грыз что-то не совсем свежее.

– Пап, он меня бьет! – хныкал ребенок.

– Дай сдачи, – отмахнулся от него отец, наливая новую порцию алкоголя.

От отца неприятно пахло смесью чего-то кисло-сладкого и тухлого.

– Не могу! Мне страшно! – простонал ребенок, утирая слезы. – Пап. Ну скажи, чтоб он меня не бил!

– Отстань! – рявкнул отец и ударил ладонью по столу, а мальчик вздрогнул и будто бы забыл, как плакать.

– Пошел вон! Чучело, а не пацан. Такой мне не сын, – и добавил, решив, что ребенок не слышит: – Зачем тебя мать родила такого?

Мальчик попятился и уперся спиной в стену кухни. Почувствовал, как под ногой что-то хрустнуло. Опустив глаза, он увидел на полу шприцы, какую-то тряпку, чайные ложки и пакетики с неизвестным содержимым.

– Если ты что-то сломал… – отец поднялся с табурета.

Этого было достаточно, чтобы ребенок бросился бежать с кухни и через коридор – на улицу.

Во дворе был переполох. Всюду сновали люди. Мальчик, обхватив себя руками, мчался по тропинке и всхлипывал. Бежать ему особо некуда. Возвращаться – страшно.

Со всех сторон доносились крики, неясные ребенку его возраста. Он не очень понимал, что такое «Волки», кто и почему умер, и, главное, что это там такое взорвалось вчера во второй половине дня.

Дорога вывела его на улицу. Оглушенный шумом и суетой, мальчик поспешил скрыться где-нибудь в укромном месте. Опустив голову, он скакал через дворы, жался к стене, чтобы не попадаться кому-нибудь под ноги. Один раз за ним погнались собаки, и мальчик с визгом побежал от них, пока не налетел на какого-то страшного дядьку с огромным патронташем. Тот ухватил его за ухо и начал что-то кричать про воровство. Перепуганный ребенок принялся изо всех сил вырываться и просить его пустить. Наконец он сумел высвободиться и броситься прочь, схватившись за покрасневшее и пульсирующее болью ухо. Вслед беглецу летели оскорбления и непристойности.

Он бродил до темноты. Почти до глубокой ночи. Знал, что придется вернуться домой, но боялся. От мысли быть избитым внутри все трепетало. Страх, горе, боль, невозможность что-то изменить, бескрайнее чувство одиночества. Как же не хватало мамы! Любимой мамы, которая всегда его ласкала и защищала. Когда она пропала, он остался совсем один. Брошен на съедение отцу и двум старшим братьям, перешедшим теперь, судя по увиденному, с алкоголя на наркотики.

Мальчик уселся спиной к стене невысокого дома возле сквера. Слева возвышалась куча из деревянных ящиков и мешков. На стене над головой ребенка нависала черно-белая надпись: «Оставь надежду».