В животе неприятно заурчало, и Тим вспомнил, что не ел уже дня два, как и практически не спал – боялся. Спящий человек всегда беззащитен. Маленький бродяга уже третий год был уверен, что дни его сочтены. Он бы и сгинул, если бы не вмешательство «добрых призраков». Состояния страха смерти и безразличия время от времени менялись местами, нестерпимо мучая бедолагу. То он умереть боялся, то хотел этого. Если какой добросердечный прохожий из глубокой жалости не даст ему еды или денег, считай, открыты врата на тропу верной смерти.

Только сбежав из дома, Тим не представлял, как ему теперь жить. Домой не вернуться, на улице каждый поворот сулит гибель. Страх терзал без того измученную душу, ноги подкашивались, руки дрожали, а в голове выла сирена. Первые дни бродяжничества припомнились смутно. Попытка устроиться в ночлежке кончилась неудачей: местные проявляли к нему свои жестокие интересы. Тим вернулся на улицы, прятался на складах и за мусорными баками, в кустах, в пустых квартирах и безутешно рыдал сутками – от ужаса, от голода, от бессилия. Ночью боялся сомкнуть глаз, вскакивал от любого шороха, задыхаясь в панике и воображая всякие кошмары – это истощало его, он терял сознание, а придя в себя, разражался плачем или сидел в углу, опустошенный и потерянный. Ему подбрасывали еду. Порой удавалось украсть. От вопросов он в панике бежал прочь, пока не падал без сил. Время беспощадно тянулось дальше. Тим научился адаптироваться. Он больше не плакал, научился спать, сумел находить еду и согреваться в холода. Но каждый раз, идя по улице, он то и дело вдруг оборачивался и всматривался в окрестность, и, даже не найдя ничего опасного для себя, поскорее уходил, окутанный болезненной тревогой, ставшей его постоянным спутником. Уходил и забивался в свой угол, да поглубже, чтобы быть спиной к стене.

В приют для сирот попадать не желал. В городе такой дом был один, да и тот однажды подожгли. Если бы не какой-то самоотверженный смельчак, вынесший из огня детей, все там и погибли бы. И хотя условия после пожара внезапно стали лучше, Тим боялся туда идти. Считал, его прогонят или сдадут старшему брату. Никто и не станет проверять родственников на адекватность. Главное – они есть. Некоторые добросердечные люди пускали его погреться к себе в зимнюю пору, предлагали остаться насовсем. Им нравился тихий, худенький и слегка застенчивый мальчик. А он все равно ждал подвоха и уходил, выбирая существование на городских улицах и одиночество, чем быть использованным незнакомыми людьми. Что же до денег, то их надо было заслужить в этом мире. И в самые тяжелые моменты Тим пел на людной улице, пряча взгляд, сам боясь своего же голоса, но тем не давая природному дару угаснуть. Ему бросали немного денег. Бывало, и еду подкидывали.

У каждой палки, а в данном случае у денег, есть два конца, один из которых – еда и чистая вода, а другой – то, что вылезало по ночам в поисках заветных бумажек или монет.

И о втором конце Тим старался не думать. От малейшей мысли его бросало в дрожь, а внутри все болезненно сжималось, как от удара в живот.

Предстояло разыскать какой-нибудь ларек, купить там хлеба и воды. Отдельная проблема – вода. Бандитская власть пару лет назад заграбастала себе водопроводную систему и начала активно наживаться на жажде. «Хотите больше – платите больше!» – сказал их лидер. Все правильно. Хочешь контролировать людей, сделай так, чтобы они думали только о своих проблемах.

С тех самых пор город похож на часы.

Тик-так.

Толпа стекалась к точке раздачи жизненно важной влаги.

К двенадцати часам – очередь у колонок и фонтанов. Из реки ведь не попьешь – вода сильно загрязнена. Выпил, подхватил отравление, а то и древнюю болезнь, и дорога тебе в могилу.