Тим некоторое время сидел неподвижно, блуждая мыслями где-то далеко от земли, и только пальцы его перебирали шершавую ткань платка. До ушей не долетали звуки с улицы, разбиваясь о незримый глухой барьер.

Он пришел в себя, когда его плеча легонько коснулись, и рефлекторно повернулся. Страх пронзил ударом тока. От неожиданности Тим повалился на бок, но не дал себе упасть, опершись рукой о землю. Расцарапанная ладонь напомнила о себе, и он поспешил снова сесть ровно, дабы не тревожить поврежденную кожу.

Перед ним оказалась девочка лет семи с заплетенными в две косы русыми волосами. Показалось, что глаза ее отливали насыщенным голубым. Она испуганно подпрыгнула и отошла на полшага. Испуг передался Тиму, и он вздрогнул, пряча взгляд.

– Ого! Ты что, боишься меня? – прозвучал тоненький любопытный голосок осмелевшего ребенка.

– Не боюсь… Не тебя, – грубо отмахнулся бродяга, обнимая себя руками. – Отстань, уйди.

«Зачем ты лезешь к незнакомому человеку, ребенок? – подумал он. – Тебе что, совсем инстинкт самосохранения отшибло?»

Девочка переступила с ноги на ногу, но упорно продолжала стоять рядом.

– А я вот тебя боюсь, но мне интересно, – сказала она.

Тим закусил нижнюю губу и нахмурился. Еще одна напасть на его голову. Сначала «Волки», потом торговцы-параноики, а теперь еще и дети. Наверняка с опасными родителями. Другие к Тиму обычно не тянулись.

С детьми он ладил неплохо. Светлые нетронутые души – с ними было проще. Но в последние пару лет начал отталкивать и этих маленьких человечков. А уж сейчас тем более не настроен на общение с кем-либо.

– Тебе плохо? – спросила девочка, осмелев и подойдя ближе.

– Да отцепись! Иди отсюда! – почти выкрикнул Тим, повернулся к ней спиной и занялся своими царапинами.

Девчонка продолжала болтать, словно не услышала его.

– Мой папа говорит, что если плохо, то надо выпить водичку, – сказала она, садясь на корточки перед парнем. – Давай мы купим тебе водичку? Тебе станет хорошо. Папе обычно хорошеет от нее, он лежит на полу, вздыхает и плюет радугой.

Тим начал невольно вслушиваться и недобро усмехнулся. Детский мозг отфильтровал слово и выдал нечто более простое и понятное. Ее папаша, вероятно, имел ввиду другую жидкость, которую он выпивает в таких количествах, что может потом только лежать и извергать из себя содержимое желудка.

Отыскать воды как раз не помешало бы. Промыть руки и попить. Но, увы, всю воду после двух отключали до следующего утра.

Девочка ловко устроилась рядом и заговорила о своем пьющем отце. Она рассказывала отвратительные вещи: он кричал на нее и ее мать, пил, снова кричал, поднимал руку и опять пил. Местами казалось, что она понимала весь ужас своего положения. Да, типичная неблагополучная семья. Удивляла лишь неясная теплота в ее словах, свойственная наивным детям. Будто она пыталась оправдать нерадивого папашу. Спрашивается – за что? И зачем оправдывать такое чудовище?

На какой-то миг Тим испытал нечто вроде сопереживания, хотя отклик его был по большей части сознательный, а не чувственный. История напоминала его собственную. Сильнее всего человек обычно сострадает самому себе. Поэтому взглянуть глазами девочки не составило труда.

Вскоре рассказ, никак его не касающийся, надоел, и Тим заплутал глубоко в своей голове. Разговаривать он не любил и относился к тому типу людей, кто охотно общался только если нужно говорить о себе самом. Хотя и подобное было редкостью. Потому он обычно молчал, отделываясь односложными фразами.

– Почему ты молчишь? – вдруг спросила девочка.

– А? – вышел из транса Тим и посчитал, что лучше отвечать на ее вопросы: так она скорее отвяжется. – Я, это самое… Слушаю тебя.