Но к столу он на контакт – не идет.

И часам настенным в такт – не пробьет.

На фальшивую строку – деловой! —

направляет сердца стук. Моего.

Оттого его бачок всегда сыт.

Еще многих, старичок, обстучит.

ШУТОЧНОЕ – РЕИНКАРНАЦИОННОЕ

Переселенье душ… Кем был

я в прошлой жизни —

тараканом? Наполеоном, может быть?

Приметы прожитой судьбы

находишь в нынешней случайно.

Вот – тюбик краски. Почему

так запах масляный тревожит?

Летишь сквозь подсознанья тьму,

где средь венецианских лоджий

кого-то видишь у холста…

Вот – отзвук медного листа,

чеканщики куют посуду…

Как странен этот звук. Откуда

ты с ним знаком? Коварный Рим

жесток к своим мастеровым.

И оторопь берет, когда

услышишь птичий крик у моря

вокруг скалистого гнезда…

Ах, хорошо жить бывшей птицей!

Но не шутом. И не убийцей.

Сквозь нас невидимые нити

энергетических сцеплений

проходят, тайнами звуча.

И в этом мире откровений,

признаний, просьб, чужих волнений

мы – параллельных два луча.

Но – удивительная жизнь —

порой одной короткой встречей

лучи легко соединит, —

и между нами молчаливо

золотосветной паутиной

протянет трепетную нить.

* * *

ВАЗА И ЧАЙНИК

Стремится ваза в неземную даль,

Но мудрый чайник выдержку хранит, —

Удерживая бьющийся хрусталь,

В их тесной связи строг и деловит.

Она – порыв, томление, восторг!

Он – лишь сосуд практичный для воды…

И обречен на вечность натюрморт

Единством их союза и вражды.

ВСТРЕЧА

На семинаре чудотворцев славно,

мудреную заслушивая речь,

приметить, как воздушные созданья

знакомиться вспорхнули

с наших плеч.

Мгновение – и ангелы печали

уже вздыхают вместе в уголке:

мой – пухлощекий негерой астральный,

твой – остроплечий,

с тушью на щеке.

И, не скрываясь, ангелы веселья

уже хохочут, угадав дружка:

один – самоуверенный и смелый,

другой – с морщиной теплой

у виска.

* * *

Как уберечь в толпе тысячеглазой

вздох призраков, фантазий, свое «я»? —

Уйдешь, чтобы спастись, остаться тайной,

единственною мерой бытия…

Но если станет пусто в пресыщеньи

дыханьем одиночества хмелеть, —

Идешь опять в толпу пылинкой, тенью,

желая раствориться, умереть.

Вот циркуляр бродячим псам:

запрещено бросаться вам

на безобидных чудаков,

заплывших в тихий переулок

с задумчивостью сомнамбулы

по курсу мусорных бачков.

Возможно это бодхисаттва

идет, едва земли касаясь,

в беседе с вечною душой?

Пусть даже непривычно светит

над головою человечьей, —

двоится иль троится что…

А может, здесь поэт какой

или, того чудней, философ —

принц Гамлет, Дон Кихот, Сократ?

И гениальная идея

его живое сердце греет…

Зачем же сапиенса драть?

Оно, конечно, экстремально,

паранормально, виртуально

с небритым призраком дружить.

Завоешь, если по дороге

бредет, не поднимая ноги,

как привидение, мужик.

А все ж, есть морды поумней.

Не зря же – русский спаниэль!

Зайдешь ли ночью, подбежит

меня встречать, хвостом виляя,

и третьим глазом излучая,

поверх макушки все глядит.

Что видит он в узорах тайных,

переплетениях астральных,

в окрошке пятен – лепестков?

Но свой характер чудотворца

всегда доказывает молча

своим шершавым языком.

Мы висели вверх хвостами

сорок тысяч лет назад —

очень тесными силками

нас пленил голодный враг.

Забавляли мы округу,

оживляли серость скал…

Вот и здесь, моя подруга,

вместе ветер нас качал.

Скоро логовища пламя

наши перья опалит,

пообедает певцами

гнилозубый троглодит.

Что-то, все-таки, успели

Конец ознакомительного фрагмента.