Он посмотрел на неё. Такая простая. Такая своя. Единственный якорь, за который он ещё держался в мире, где реальность начинала стираться.

– Может… взять пару выходных? – предложила она, почти шёпотом. – Уехать туда, где нет звонков. Где тишина и только мы. Ты нужен себе живым, Марк. Целым. И мне тоже.

Он задумался. Казалось бы, просто – выдохнуть, отпустить. Но в нём всё ещё жили образы. Они не исчезли. Они прятались за глазами. Острые, как занозы.

Он отвёл взгляд, сжал пальцы. Пульс участился. Не от страха – от беспокойства. Как будто часть его осталась там – с отражением. С голосом. Что-то ждало. Или следовало.

– Я не знаю, получится ли это остановить, – вымолвил он. – Оно внутри меня. Будто… я не я. Иногда… я просыпаюсь, но чувствую – кто-то другой во мне проснулся.

Она не ответила сразу. Лишь подалась ближе и осторожно коснулась его руки. В этом касании была только нежность. И принятие. И странная вера – что даже через страх можно вернуться.

– Ты права, – прошептал он. Словно выдыхал не только слова, но и тяжесть. – Наверное… я и правда слишком устал.

Он замолчал. Взгляд ускользнул к окну, где капли дождя медленно стекали по стеклу.

– Только вот… – он говорил тихо, подбирая слова. – Мне кажется, это не просто усталость. Что-то происходит. Что-то… чего я пока не понимаю. Иногда мне кажется, что я смотрю глазами, которые не мои.

Он опустил голову. Его плечи согнулись, будто он нёс невидимую тяжесть. И вдруг всплыло знакомое чувство – как тень из детства. Он снова ощущал себя не таким. Повреждённым. Сломанным. Другим.

Вивиан не перебивала. Её ладонь всё ещё лежала на его. И он ощущал её прикосновение почти как чудо. Она была тишиной, в которую хотелось провалиться. Единственным человеком, перед кем он мог признаться: мне страшно. Я не понимаю. Я не знаю, кто я.

Внутри неё бушевал шторм. Его руки дрожали, глаза были мутными. Он словно уже не верил, что существует. Каждое его слово отзывалось в ней болью. Это не просто стресс. Это нечто глубже.

Она вспоминала, каким он был. Смеялся, спорил, читал. А теперь – пустота. Бездна, к которой она не знала, как подступиться. Может, нужна помощь. Но как сказать? Как не спугнуть?

Она сильнее сжала его ладонь. Нельзя было отступать. Нельзя было бояться. Некоторые трещины – не про починку. Про принятие.

– Знаешь… – прошептала она. – Самое страшное – не страх. А одиночество. Когда ты внутри этого – один. Я стараюсь понять, Марк. Я с тобой.

Он поднял на неё взгляд. В её глазах была нежность. Не жалость – решимость. Обещание. Остаться. Несмотря ни на что.

Мир замер. Осталась только она. И её ладонь. И тишина – не пугающая, а живая.

– Возьми пару дней, – снова сказала она. – Уедем. Туда, где лес, где тишина. Я найду нам дом. Мы выключим телефоны. Забудем обо всём. Просто дыши, Марк. Живи. Остальное – вместе.

Марк молчал. Но в этой тишине было согласие. Его плечи чуть осели. Он позволил себе впервые за долгое время хоть немного опереться. И верил – пусть на минуту – что всё ещё можно остановить. Вылечить. Что мир, где его ждёт Вивиан, всё ещё существует.

Следующее утро было серым и вязким, как простуженный голос. Марк чувствовал это с первого вдоха – мир будто немного потускнел, звуки стали приглушёнными, а внутренний фон… мерцал тревожной, неясной пульсацией. Тем не менее, он собрался, надел тёмную рубашку, пригладил волосы, поцеловал спящую Вивиан в лоб, вышел из её квартиры и поехал в редакцию, будто двигался по инерции, как человек, который давно не просыпается по-настоящему.

Он доработал день – неукоснительно, дисциплинированно, даже слишком. Его пальцы скользили по клавишам с натянутой точностью, он вникал в правки текстов, давал чёткие указания, отмечал письма, оставляя короткие комментарии на полях. Всё делал молча, сдержанно – и именно это настораживало больше всего. Он был слишком собран. Будто внутри него сжималась пружина. Ближе к вечеру он подошёл к двери кабинета Лоры Эймс. Постучал.