Ван Гааль оглядел незнакомца с удивлением. Так благородно, по его мнению, мог рассуждать только настоящий рыцарь.

– Сударь, – ответил он торжественно, – его светлость по поручению его величества короля занят делами государственной важности и приедет не так скоро. Но я знаю, он поймет побуждения вашего сердца и не осудит благородный отказ.

Он раскланялся и вышел вместе с Микэлем из комнаты под веселый напев флейты.

– Слышал? – сказал он шагавшему рядом слуге. – Любовь к родине дороже всех земных благ.

– И то правда, ваша милость, – вздохнул Микэль и поднял умоляющий взгляд: – Зачем же отсылать мальчика в Испанию?…

Ван Гааль помрачнел и не ответил.

Суконщик из Лейдена скоро ушел, хмуро попрощавшись с собеседниками. Поднялись и сырник-голландец с рыбником. Антверпенец заказал новую порцию двойного пива для своего унылого соседа.

– Напрасно, мой друг, сокрушаешься, – заговорил он вполголоса. – У каждого бывают временные затруднения.

– Но у меня семья! – с отчаянием отозвался ткач. – Маленькие дети, жена больная, старуха мать.

– Вот я и предлагаю помощь: ссудить деньгами на переезд в Антверпен. Только там и можно поправить дела. Самый богатый город в христианском мире. Реками и каналами связан с Германией и Францией, а с Англией – морем. На бирже иной раз сходится до пяти тысяч купцов со всего света.

– У меня долги…

Антверпенец усмехнулся:

– Какие уж в теперешние времена долги! Они останутся в Брюсселе.

Ткач посмотрел на него почти строго:

– Я, ваша милость, честный человек.

– Вот оттого я и не беспокоюсь, ссужая тебя деньгами. – Он не спеша поднялся и похлопал ткача по пальцам: – Золотые руки! И такие руки в Антверпене не будут без дела… Так до завтра, приятель. Приходи в мою здешнюю контору, договоримся окончательно.

Он расплатился с хозяйкой, степенно поклонился Якобу Бруммелю и вышел. Ткач остался сидеть с опущенной головой. Маэстро подошел к нему.

– У вас, я случайно слышал, затруднения? – спросил он участливо. – Не знаю, простите, вашего имени.

– Еще недавно меня знал весь город, не то что квартал, – бросил с горечью ткач. – Николь Лиар[8] мое имя. Видно, в насмешку судьба мне его послала.

– В насмешку, говорите? Цыплят по осени считают. Не могу ли я вам быть полезен в чем-нибудь?

– Дайте лиар!

– Извольте! – И Бруммель положил монету на стол.

– Загадайте: орел или решка.

– Ну конечно, орел!

Ткач подбросил лиар, и оба склонились над столом.

– Ваша правда, орел! – почти выкрикнул ткач. – Так и быть по-вашему: еду в Антверпен искать счастья с богачом Снейсом. Прощайте, сударь, дайте руку на удачу. Спасибо: вы меня точно обновили. А лиар сохраните, может, он и впрямь счастливый.

Он залпом допил пиво и ушел бодрой походкой, слегка пошатываясь.

– Если бы вы знали, ваша милость, что это за славный мастер был в цеху! – обратилась хозяйка к Бруммелю. – Дай-то бог ему всякой удачи в Антверпене. Матвей Снейс знает, кого к себе переманить.

Проводив ван Гааля домой, Микэль отпросился и вернулся на улицу Радостного въезда. Он был охотник до веселья молодежи, любил посмеяться ее шуткам и забавам.

Небо уже потускнело. На улицах стояла предвечерняя тишина, необычная в эти праздничные дни. Люди отдыхали, запасаясь силами для новых удовольствий. Только простенькие домашние оркестры начинали кое-где настраивать инструменты. Подходя к «Трем веселым челнокам», Микэль еще издали услышал смех и все тот же веселый напев флейты.

«У матушки Франсуазы торопятся жить, пляшут, верно, вовсю», – подумал Микэль и взялся было за ручку двери.

У самого порога он наткнулся на худенького мальчика лет десяти.