Как в пустоте безвременья пропасть.
Во мне огонь неистовый не гаснет,
Душа моя прозрачна, как вода.
Земля дала мне мудрости и страсти,
А ветер – мой содружник навсегда.
Но сиротею осенью безмерно,
Скупые знаки нежности ловлю
И ничего не ведаю, наверно,
О тех, кого жалею и люблю.
А осень, поглощённая раздумьем,
Уставшая от праведных забот,
В пальтишке рыжем вместе с новолуньем
По речке тихо в лодочке плывёт.
Полоз
Над долиной ветра увлекают в полёт облака,
Разделяют и властвуют, треплют седые вихры.
Меж покатых холмов синеву разливает река,
И разводит туман над водой кружевные пары.
Собирается осень бразды свои выдать зиме,
Уходя, прихватить медяки от ноябрьских щедрот
И уснуть мёртвым сном на дырявой линялой кошме,
Положив золотой полосатому полозу в рот.
Под корнями свернувшись, он будет дремать до весны,
Ни еды, ни питья не спрося у змеиной судьбы,
И навеют снега ему долгие зимние сны,
И неясные грёзы обманчивой вьюжной волшбы.
Так остывшая плоть его мне по рожденью близка,
Что хотела бы стать равнодушной и хладной, как он…
Но зовёт меня ветер и, ставшая сутью, строка,
И пылающий страстью огонь, прогоняющий сон.
Не схимница зима, не постница
Не схимница зима, не постница,
Ко мне на двор она не просится,
Цветущих роз не губит холодом,
Глядит в окно свежо и молодо.
Над перевалом ноготь месяца
Игрушкой ёлочною свесится,
Снега на пик Балкан улягутся,
Тогда зима пребудет в радости,
Сойдёт с вершины в звёздном платьице,
А время вновь к весне покатится.
Прикинувшись родиной
Умело прикинувшись родиной,
Куёт патриотов режим.
На карме отмечен Володиной
День скорби, нависший над ним.
Гадают на картах гадатели,
На гуще кофейной, бобах,
Не вымрут ли вскоре «предатели»,
Навязнет ли правда в зубах.
Гадатели очень доверчивы, —
Им карты не врут и бобы…
Крупы килограмм дорог гречневой,
Но это проказы судьбы.
Ещё предсказатели Грозного
Гадали, на дыбе вися,
Как выйдет из сна коматозного
Россия, счастливая вся.
И будет правитель внимательный
Рабам раздавать ништяки,
И будут собаки гадателей
От голода рвать на куски.
Тает снег
Тает снег, течёт расплавом с крыши,
В бочке звоном радостным журчит.
Ветерок-астматик глухо дышит,
И земля туманами парит.
Солнце маслянисто и высоко,
Аромат древесный остро-свеж.
Срезы лоз сочатся чистым соком
На стальные наволоки мреж.
И подснежник выглянул несмело
Из-под жухлой ржавчины травы, —
Словно кем-то выточен из мела, —
Напитавшись соков грунтовых.
Птиц ещё не слышно, только горло
Прочищает хриплое петух,
Будто бы в зобу дыханье спёрло
От его куриных молодух.
Оживает местное кочевье
Обнищавших за зиму цыган…
И повеселевшие деревья
Тычут ветви в синий океан,
Что разлился над февральской ранью
Нежно и улыбчиво-светло…
И бредёт межгорной глухоманью
Старое болгарское село.
Без сожаления
Душа не спит, летит в ночной тиши,
Потеряна в пучине мирозданья.
Она на встречу с Господом спешит,
Исполнена благого покаянья.
Ей шепчут духи в мороке теней
Какие-то слова, тая соблазны,
Но смертный страх не властвует над ней,
Хоть тени эти злы и безобразны.
Она такие видит чудеса,
Какие смертным могут только сниться, —
Кругом неё то горы, то леса,
То океан, что бархатом лоснится,
Но всё, как первозданное, – и ах,
Такой красы в земных покоях нету.
Течёт пространство, как песок в часах,
И, обуяв забвением планету,
Влечёт воздушный пузырёк души
Всё дальше, дальше от земного тела,
И вот уже она нагнать спешит
То, что когда-то знать не захотела
Про свой последний призрачный приют
И, как дитя, старается невнятно
Спеть ту же песнь, что ангелы поют…
Придёт заря, вернёт её обратно,
А не вернёт, так что ж, ей не впервой
Знакомый путь к пределам первородным
Преодолеть, как страннице слепой,