– Танцуя, горец не уступает гарцующему коню, а удалой танец настроением повторяет лихие скачки, – я сама не была уверена, что сказанное мной имело смысл.

– Но разве можно уподобить благородного мужа простому животному? – усмехнулся Нурби. Но мне показалось, что подобное сравнение его задело.

– Конь – соратник джигита, его друг и учитель, – парировала я.

– Да, добрый скакун – опора воина, но ему не овладеть танцем, как это может сделать человек.

– Для танцующего юноши важны стать и грация, а многим стоит поучиться им у благородных лошадей, подобных тому, что ходит под седлом нашего пши, – я бросила на отца быстрый взгляд из-под опущенных ресниц. От меня не ускользнуло, что он очень доволен разворачивающимся перед ним представлением.

– Да, альп нашего дорогого отца стоит десятка других коней, но даже он не сможет станцевать зафак.

– Но и мужчина не сможет скакать, как конь. И все же разве не слышите вы в звуках зафака стук копыт и развевающий гривы ветер?

– В твоих словах есть истина, гуащэ, возможно, услышав слова мудрой женщины мне стоит присмирить гордыню и принять учение от моего коня, – Нурби говорил с напускной серьезностью, но в его голосе я слышала иронические нотки. Ему не больше, чем мне, нравилась эта словесная игра, но и он не мог не оправдать ожиданий своего аталыка.

Мы проговорили так еще некоторое время. После слуги принесли в комнату анэ32 со стоящими на них яствами, и мы прервали утомительную светскую беседу, чтобы поесть. Еда вышла отменной, и отец с Нурби долго обменивались любезностями о гостеприимстве нашего дома и том, что гость красит своим присутствием дом, который посещает. Если не знать, кем они приходились друг другу, можно было бы подумать, что эти двое видят друг друга впервые. Но отцу было важно чтить эту традицию даже если никто больше не видел, и мы с Нурби уважали его волю.

После обеда отец оставил нас с названым братом наедине, сославшись на дела, и мы наконец смогли поговорить по-человечески.

– Как тебе джэгу? – спросила я, хитро улыбаясь. – Присмотрел себе в зафаке невесту?

Нурби бросил на меня притворно-осуждающий взгляд.

– Разве я мог смотреть на кого-то еще, когда в ряду танцующих была ты? Твоя красота сияла ярче всех, – это было частью нашей игры, я постоянно пыталась его посватать, а он – сменить тему разговора.

– Зря ты так, всех красавиц разберут молодые уорки, и ты останешься без жены. Кто же украсит твою жизнь и сохранит твой очаг?

– Ты так сватаешь меня, как будто сама уже давно обещана, – фыркнул Нурби.

– Князья-женихи давно не заезжали в нашу долину, – я изобразила тяжелый вздох.

Мне показалось, что по лицу Нурби пробежала тень, как будто мои слова его чем-то задели, но в тот же момент его губы скривились в улыбке, и я решила, что мне просто почудилось.

– Да уж, путешественников поубавилось. Одни и те же лица уже приелись.

– К нам недавно заезжал торговец сукном. Говорил, что на востоке опять неспокойно.

Нурби нахмурился:

– Да. Тамошние князья не могут поделить контроль над торговыми маршрутами, и из-за их склок никто не следит за порядком, лихие люди развелись в лесах, как белки. Удивительно, что торговец сумел добраться до нас.

– Удивительно, но радостно, – я поспешила сменить тему на более приятную, – он продал нам несколько мотков отличного сукна, я сошью из него платье для Тхашхогухаж33.

– Значит, к осени ты станешь еще прекраснее? И как же мне тогда выбирать себе невесту, если ты снова затмишь их всех?

Что же он все заладил?

– Хорошо, ради тебя я сделаю некрасивое платье, чтобы ты мог посмотреть на других девушек.