Я благодарно улыбнулась Хуж и набросилась на еду. Я и сама не замечала, как проголодалась. Хоть я и сказала, что голова у меня закружилась от голода, чтобы выпутаться из ситуации, мне все больше казалось, что именно в этом и было дело. А сон – это просто сон, ничего больше.

Хуж вернулась к своему месту у очага и спросила:

– Гуащэ, подавать ли к обеду халюжи30?

Я поспешила проглотить огромный кусок пышки, который с голодухи запихнула себе в рот.

– А есть ли свежий сыр?

– Конечно, гуащэ.

– Тогда непременно!

Хуж кивнула и крикнула одной из своих молодых помощниц, чтобы та начала готовить тесто. А я отправила в рот еще один кусок нежной пышки и запила солоноватым и чуть острым от добавленного перца и трав чаем со свежим молоком. Такие шалости не были положены мне, княжне, по статусу, но разве могло быть что-то вкуснее, чем с любовью приготовленный завтрак, съеденный прямо на кухне у горячего очага?

Но времени рассиживаться у меня не было. До обеда нужно было еще успеть принять ванную, тем более теперь, когда мои волосы впитали в себя все запахи кухни. Жангулаз уже нагрела мне воду для мытья: таз ждал меня в комнате. Поливая голову прохладной, все еще пахнущей рекой водой из украшенного искусной резьбой кумгана31, я размышляла о сегодняшнем обеде. Девушке было положено принимать у себя гостей и развлекать их изысканной беседой. Проявлять остроумие, оставаясь скромной, и развлекать собеседников, не выходя за рамки приличий. Я никогда не была особенно хороша в этом искусстве, подобные разговоры казались мне утомительными, и душа моя жаждала спокойного общения, не обремененного требованиями этикета и традициями. Но я знала, что отец сегодня придет в мою гостиную с Нурби и, возможно, еще кем-то из своих уорков, чтобы проверить меня. И я не могла не оправдать его ожидания.

Закончив с мытьем, я высушила волосы полотенцем из толстого грубого сукна и вновь заплела две косы по бокам от лица. Оделась я уже не столь парадно, как на джэгу, но мой наряд все еще был сшит из яркой и мягкой заморской ткани, а не из грубого домотканого сукна, в котором ходили простолюдины. И я снова достала из сундука пояс джинов. Когда разноцветные камни заиграли на солнечном свете, перед моим внутренним взором вновь возник образ из сна. Удж, полный колдовства и загадки. Изящные фигуры и подобные музыке голоса. Я резко тряхнула головой, прогоняя наваждение. И почему этот глупый сон продолжает преследовать меня даже теперь, когда солнце близится к зениту?! Впору поверить, что это и правда джины меня заколдовали. От этой мысли вдоль позвоночника пробежал тревожный холодок.

– Спокойно, Сурет, – пробормотала я себе под нос, – просто слишком много впечатлений за последние дни. Никакие это не джины.

И, выдавив улыбку, я направилась в гостиную.

Вскоре ко мне присоединились и отец с Нурби. Они оба были одеты в простые бешметы и черкески, украшенные изящными ножнами кинжалов, и зашли в комнату, обсуждая качества скаковых коней, которых отец Нурби привез с побережья. Я поспешила встать, приветствуя отца. Тот одобрительно посмотрел на меня, сел на подготовленное для него место, а потом дал знак садиться мне и Нурби. Когда все расположились, я подала голос:

– Был ли ваш отдых столь же освежающим, сколь радостным было вчерашнее джэгу?

Отец посмотрел на Нурби, приглашая его ответить.

– Мой сон был тем более сладким, что знал я, что сегодня меня ждет встреча с дорогим отцом и прекрасной гуащэ, – отозвался молодой князь.

– Это честь для нас, что ты гостишь в нашей кунацкой, сын мой, – улыбнулся в усы отец. – По пути сюда мы обсуждали добрых коней. А как ты считаешь, Сурет, что прекраснее: породистый конь или танцующий муж?