Я тряхнула головой, отгоняя эти мысли. Я не старая женщина, чтобы думать о предзнаменованиях и гадать на бобах. Я дочь пши, и я получила то, зачем отправилась в это путешествие. Ничто больше не могло остановить меня на моем пути назад к отцу, ни добрые знамения, ни дурные.

– Видишь, я же говорил, что лани сами идут в руки юным девам, – заржал Джамидеж, когда я подошла ближе.

– Вообще-то, мне пришлось ее уговаривать, – надулась я, – ты что, не слышал?

– Нет. Должно быть, ветер в другую сторону. Ты готова возвращаться?

– Конечно! И как можно скорее.

Мы двинулись обратно через рощу и дальше по скальному уступу. Я положилась на Джамидежа и совсем не следила за тем, куда он скачет. Все, что волновало меня – это фляга с драгоценным молоком лани, которую я всю дорогу прижимала к груди. В этот момент для меня не было ничего ценнее на свете.

С наступлением сумерек мы вновь подошли к аулу и, дождавшись, пока окончательно стемнеет, чтобы не привлекать лишнего внимания, пробрались в тот же заброшенный дом и переночевали в нем. С первыми проблесками рассвета мы снова отправились в путь, так и не встретившись ни с кем из жителей этого отдаленного поселения. Каменистая тропинка вела вдоль ручья по узкой теснине назад к водопаду. Порой ее преграждали высокие камни и завалы, и тогда Джамидеж шел по руслу ручья, постоянно жалуясь на холодную воду и скользкую гальку. Я отвечала ему что-то, как требовала вежливость, но мои мысли были далеко.

Я представляла, как возвращаюсь домой и исцеляю отца при помощи волшебного молока. В моих фантазиях все восхваляли мой поступок – уорки, старейшины, простые аульчане, и конечно же Нурби с отцом. Я представляла джэгу, которое устроят в честь выздоровления Шертелуко, и даже песню, которую обо мне сложат джэгуако. Прекрасная и доблестная Сурет, подобная самой Даханаго55, бесстрашно пустившаяся в далекий путь, преодолевшая препятствия и вернувшаяся с победой.

Из сладких фантазий меня вывело то, что Джамидеж вдруг резко остановился. Я встрепенулась и впервые за долгое время огляделась по сторонам. Мы были уже почти у самого водопада и тропы, ведущей наверх. Мне не удавалось понять, что взволновало Джамидежа, пока до моих ушей не донеслось тихое, полное боли блеяние, едва пробивавшееся сквозь громкий шум воды.

Приглядевшись, я увидела на другом берегу у самой скальной стены изломанное тело маленького горного козленка. Его ноги торчали под совершенно неестественными углами, из одной из них наружу торчали окровавленные кости. Светлая шерсть животного побурела от запекшейся крови. Должно быть, козленок сорвался со скалы или же был сброшен вниз орлами. Боги не пощадили его, оставив медленно умирать в одиночестве в полумраке теснины. От этого зрелища все у меня внутри сжалось, и я громко вздохнула, прижав руку к груди.

– Нам стоит избавить его от страданий, – тихо сказал Джамидеж, понуро опустив уши.

Я вздрогнула. Мне никогда не доводилось убивать живое существо. Заклание птицы и скота считалось мужским делом, и я всегда старалась находиться как можно дальше, когда это происходило. Я бросила быстрый взгляд на кинжал у меня на поясе. Могла ли я вонзить его в горло несчастному козленку? Услышать его последний предсмертный вздох? Испачкать руки его еще горячей кровью? Я с ужасом отвела глаза.

Но мой взгляд вновь упал на козленка. Я понимала, что животное в агонии. Что я спасу его от страданий, которые могут длиться и несколько дней, если смогу пересилить себя и сделать то, что должно.

А потом мне в голову пришла безумная мысль. В моих руках была фляжка с молоком лани. Чудесным средством, исцеляющим все болезни. Да, къыр-къыр был мал, но все же молока в нем было достаточно, чтобы хватило и отцу, и этому несчастному козленку.