– Если ты правда хочешь спасти отца, тебе нужно обратиться к уддам и колдунам, что собираются на Ошхамахо, – скучающим голосом сообщила мне Псыгуащэ, – но они просят дорогую цену. Не то, что я.
С этими словами речная дева спрыгнула с камня и растворилась в кровавом ручье.
Я сидела, лишенная дара речи, мокрая от волны, которую подняла Псыгуащэ, и плакала. Джамидеж какое-то время постоял рядом со мной, а потом начал ходить взад-вперед, нервно махая хвостом – совсем как человек, меряющий шагами комнату.
Я смогла успокоиться, только когда тени начали удлиняться и в теснине стало еще темнее, чем было. С трудом поднявшись на затекшие и ушибленные о камни ноги, я спросила у Джамидежа, а может и просто у мира вокруг, у богов, злых и добрых духов:
– И что мне теперь делать?
– Я не знаю, – пустым голосом ответил альп.
– Псыгуащэ сказала, что где-то на Ошхамахо есть колдуны, которые могут спасти отца.
Джамидеж всхрапнул и громко ударил копытом по камням:
– Людям запрещено подниматься на Ошхамахо56, Сурет.
Во мне вдруг закипела злоба. У меня был шанс спасти отца. Почему я должна была отказываться от него? Пусть цена будет высока, я на все готова. Я уже пожертвовала своими волосами, своей красотой, и была готова идти дальше.
– Я должна попробовать! Я не могу отступить сейчас!
Я была слишком близка к успеху, слишком окрылена своими собственными глупыми фантазиями, и падение вниз, в суровую реальность будто сломало меня так же, как козленка, которого я пыталась спасти. Душевная боль пронзала меня, такая сильная, что я почти что чувствовала ее телом. И единственным, что хоть немного заглушало ее, оказался гнев. Гнев укреплял мою решимость и давал мне сил.
– Сурет… – начал было Джамидеж, но я перебила его:
– Я отправлюсь туда, с тобой или без. Я не могу отступить. Я должна спасти отца, чего бы это не стоило.
Конь тряхнул гривой и склонил голову в мою сторону.
– Хорошо. Если ты уже все решила, я пойду с тобой.
– Спасибо, – я положила руку на теплый нос альпа, и простояла так, пока мое сердце не успокоилось.
После я вновь открыла свою фляжку и с ненавистью вылила молоко лани в ручей. Глупая сказка. Ложь. Я была так наивна, когда поверила в нее…
Промыв флягу, я набрала в нее воды и хотела уже запрыгнуть в седло, когда меня отвлек звук скатывающихся по крутому склону мелких камней. Я подняла голову, то же сделал и Джамидеж. Высоко над нами, в самом начале ведущей вниз тропы, стояли два коня с всадниками.
– Сурет? – донеслось до меня восклицание, усиленное узкими стенами теснины.
Я узнала этот голос. Эту гордую осанку и простую одежду. Нурби. Неужели он последовал за мной? Решил разыскать меня? Но зачем? Едва ли чтобы помочь. Наверняка он хотел остановить меня, вернуть меня домой. Я не могла этого допустить.
Я одним прыжком взлетела в седло и крикнула:
– Неси меня, Джамидеж, неси как ветер! Вперед к Ошхамахо!
Альп не стал возражать, видимо, разделяя мои опасения. Перемахнув через ручей, он полетел вперед так быстро, как только позволяла сложная дорога. Волшебный конь будто летел над землей, едва касаясь копытами камней, но высекая из них искры. Его тяжелое дыхание создавало во влажном начинающем остывать воздухе облачка пара, напоминая мне легенды о конях великих нартов, которые дышали огнем.
– Сурет, подожди! – нагнал меня крик Нурби.
Но его конь не мог сравниться с моим. Не мог в несколько прыжков преодолеть тяжелый опасный спуск в пропасть. Моему названому брату было не угнаться за мной, а значит, у меня был шанс завершить то, зачем я отправилась в это путешествие.
Мы вновь пронеслись через теснину, через аул, даже днем почти такой же мертвый, как и ночью, через пологий покрытый лугом склон горы. Там я попросила Джамидежа остановиться. Усталость от пережитого накатила на меня, как опьянение после сано, и я едва держалась в седле. Альп согласился постоять на страже, чтобы мы успели уйти прежде, чем Нурби нагонит нас. Я была слишком подавлена и измотана, чтобы понять, как Джамидеж относится к моему нежеланию сталкиваться с названым братом – сам он ничего не говорил. Едва моя голова опустилась на седельную подушку, я провалилась в сон. Беспокойный, полный тревожных образов и обрывков пережитого сон, не приносящий успокоения. Когда я проснулась, не менее разбитая, чем прежде, солнце лишь немного переместилось по небу.