Мы вновь пустились в путь по все сужающемуся плоскому карнизу между отвесной стеной по левую руку и обрывом теснины по правую. В любой другой ситуации эта дорога напугала бы меня, и я с ужасом глядела бы вниз на несущийся далеко-далеко ручей, но сейчас моя душа была спокойна, я знала, что, какой бы сложной не была дорога, Джамидеж сможет пройти ее и принесет меня в священную рощу белой лани.

Так и произошло. К полудню карниз пошел вверх и быстро вывел нас на плато на вершине. Здесь уже росли лишь невысокие коренастые деревья, а совсем рядом, так близко, что мы бы добрались до тех мест к закату, белел еще не сошедший запыленный снег, покрывающий уходящие вверх северные склоны. Но наш путь лежал не туда, а вперед по плато, которое, постепенно снижаясь, все плотнее зарастало деревьями, сперва низкорослыми, а дальше все более и более мощными. А далеко впереди за рощей опасными уступами возвышалась она, священная гора Ошхамахо.

Мы вошли под сень деревьев, когда их тени уже удлинились настолько, что едва ли не вдвое превосходили свои источники. Мне хотелось продолжать путь, несмотря на неминуемо наступающие сумерки, но Джамидеж отговорил меня.

– Не дело вечером решать51, – вот, что он сказал, и остановился у подходящей для ночлега проталины, наотрез отказавшись двигаться дальше. Мне ничего не оставалось, кроме как согласиться.

Лежа в темноте у догорающего костра и вслушиваясь в звуки леса – крики птиц, шуршание животных, шелест листьев на ветру – я размышляла о том, что будет дальше. Вплоть до этого момента я не задавалась вопросом, как же я найду волшебную лань и заполучу ее молоко. Я знала, что мне нужно сделать это. Я верила, что я смогу. Но я не задумывалась, как именно. Прежде передо мной стояли другие задачи: покинуть дом, добраться до гор, найти путь к священной роще, и, поглощенная ими, я вовсе не обращалась мыслями к самой последней, самой важной задаче.

– Джамидеж, – позвала я.

Ответом мне стали конское фырчанье и звуки жевания.

– Как ты думаешь, а белая лань может говорить человеческим языком?

Звуки жевания приблизились.

– С чего ты вдруг заинтересовалась этим? – спросил альп с набитым ртом, не отрывая нос от земли.

– Я подумала, как же я получу ее молоко. Лань ведь не поймать в силки.

– Мхм, – Джамидеж продолжал с аппетитом жевать и казался далеким от моих переживания, – может и умеет.

– А если нет?

– Наверняка я смогу ее догнать.

– А если нет?

– Ты же слышала предания, лани сами идут в руки юным девам и дают им свое молоко.

Джамидеж вернулся к кормежке, а я – к своим тревожным размышлениям. Обсуждать что-то с альпом, когда тот был в подобном настроении, было совершенно невозможно. Я даже невольно засомневалась в желании альпа спасти отца, но быстро отругала себя за подобные мысли. Возможно, Джамидеж просто верил в меня больше, чем я сама.

«О Мэзгуащэ52, покровительница лесов и диких зверей, – помолилась я про себя, плотно зажмурив глаза, как в детстве, когда мне чего-то очень-очень хотелось и я просила об этом богов, – помоги мне найти твою белую лань исцелить отца ее молоком».

Я повторяла это про себя, пока не уснула.

Мне снился отец. Такой, каким я видела его последний раз: бледный, едва живой, кажущийся маленьким среди подушек. Было темно, но с ним в комнате почему-то никого не было, и я испугалась, что злые духи придут и похитят остатки его жизненных сил. Но вместо этого комната вдруг наполнилась светом, будто в окно заглянула луна. Прекрасная женщина с лицом, источающим нежный серебристый свет, и переливающимися чистым золотом волосами, вошла в комнату, озаряя ее. Она подошла к отцу, положила руку ему на грудь, наклонилась к нему и что-то прошептала. Отец заворочался в кровати, как если бы ему снился беспокойный сон. Женщина отстранилась и покачала головой, а после повернула голову и посмотрела прямо на меня. Ее глаза цвета меда излучали тепло. Но в них была также и грусть. Она снова покачала головой и будто хотела что-то сказать, но в этот момент яркий солнечный свет ударил мне в глаза, и я проснулась на лесной полянке в священной роще у подножья Ошхамахо, так далеко от постели отца. Мне оставалось лишь надеяться, что в своем сне я увидела не его смерть.