– Да быть такого не может, – хихикнула я, – чтобы пчелы покинули улей от взмаха твоего хвоста.

– Ты что, не доверяешь мне, волшебному альпу?

Я задумалась. Мне уже несколько раз довелось убедиться в том, что Джамидеж не простой конь. Достаточно было, конечно, и того, что рыжий альп мог говорить, и все же до нашего спуска в теснину у меня оставались сомнения.

– Хорошо, я попробую.

– Встань вот здесь на колени, – Джамидеж мордой указал мне на нужное место, – так будет удобнее.

Я повиновалась.

– Так, кинжал на изготовку.

Я подняла на коня недоуменный взгляд.

– А ты как думала? Эти соты твердые, не такие, как ваши домашние, руками не сломаешь.

Я послушно достала из ножен отцовский кинжал и взяла его в руку как обычный кухонный нож.

– Так, по моему сигналу. Раз, два, три!

Джамидеж замахал пышным хвостом, и тут же откуда ни возьмись налетел порыв ветра, устремившийся прямо в расщелину, где жили пчелы. Ветер подхватил насекомых и понес прочь от их жилища, открывая доступ к таящемуся внутри сокровищу.

Я, стараясь действовать быстро, наклонилась над трещиной в камне и протянула туда руки. Джамидеж был прав, соты оказались твердыми, как глиняный кирпич-сырец. Я, стараясь действовать как можно быстрее, отсекла кусочек кинжалом и поспешила отстраниться. В последний момент я ощутила резкий укол в палец, едва не заставивший меня выронить заветный мед. Одна пчела все же притаилась в улье и успела ужалить меня прежде, чем я ее раздавила.

Поморщившись, я положила кинжал и мед на свежую еще влажную от росы траву и принялась вытаскивать из пальца застрявшее коричнево-желтое жало. Палец противно ныл, но я знала, что это ненадолго. Закончив, я продемонстрировала уже начавшую распухать подушечку Джамидежу, насупившись.

– Невеликая цена за горный мед, – парировал мое недовольство альп. – Ты отбираешь пищу их детей, они имеют право защищаться.

Я только пожала плечами, оглядываясь. Наверняка где-то здесь рос чабрец, который помог бы мне снять отек и зуд. Мне пришлось немного побродить по лугу, прежде чем на небольшом пригорке я нашла целое пятно вытянутых побегов с тонкими листьями. Сорвав несколько верхушек не пострадавшей рукой, я растерла листья между пальцами. Душистый аромат ударил в нос, такой насыщенный, что захотелось чихнуть, но все же приятный. Приложив растертые листья к распухшему пальцу, я вернулась к Джамидежу.

– Я смотрю, чему-то тебя всё-таки учили, – одобрительно сказал альп, хоть и с некоторым, как мне показалось, пренебрежением.

Я нахмурилась. Даже у коня не было в меня веры. Конечно, я знала лечебные травы, каждую девушку учили азам врачевания, чтобы она могла оказать помощь мужчинам, вернувшимся из похода или пострадавшим во время работ на полях. Пусть у меня и не было матери, но Хуж и другие женщины в ауле обучили меня всему, что положено было знать молодой девушке. Наконец что-то из этого мне пригодилось.

Я опустилась на траву, туда, где оставила кинжал и мед. В трещине в каменной гряде злобно жужжали пчелы, недовольные тем, что их потревожили и обокрали. Я могла их понять.

Первым делом я вытерла перепачканный медом кинжал о траву. Дикий мед оказался совсем не липким и оставил лишь несколько разводов на лезвии. Мне удалось убрать их, даже действуя одной рукой, и я спрятала кинжал обратно в ножны.

Закончив с этим, я наконец переключила внимание на мед. Даже на вид это было что-то совсем не похожее на обычные соты, которые к княжескому столу приносили с пасек. Плод труда пчел имел сероватый оттенок, а совсем не насыщенный золотой, как обычно, был твердым и не липким. Пах он одновременно и медом, и воском, нежно и приятно. Я слышала о том, что такой мед добывали пастухи и разноображивали им свое питание. Его можно было долго носить с собой, не боясь, что он перепачкает что-то или испортится.