Пришло время, когда дневная температура впервые опустилась к нулевой отметке. Садовая поверхность оголилась, я убрал листву большинства многолетников. Без укрытия земля зябла, блестела слезинками замёрзшей на её поверхности влаги. Потом в плотном, остановившемся воздухе медленно поплыли редкие большие снежинки. Снегопад пока не напрягался, словно понимал: ни к чему суровой царице первое подношение, всё равно долго оно не удержится, пропадёт, словно дешёвая безделушка. К полудню огородные грядки так и не побелели.

Одна ива не хотела признавать близких морозов. В длинные девичьи косы вплелись редкие мелированные жёлтым пряди, но листья, ещё нежные, живые, ластились к ладоням с трогательным целомудрием любимой дочери. Я занимался последними приготовлениями к зиме. В саду было тихо. Может быть, зрелище такого кроткого снегопада умиротворяюще действовало на пернатых, и они примолкли, прячась в густой рыжей траве. Вдруг невидимые ранее воробьи дружно загалдели из дальнего угла сада, словно возвещая о чрезвычайном, невиданном происшествии. И действительно, в небе стремительно пронеслась стайка невеликих птиц, очень похожих по лётному поведению на коноплянок. Сделав отточенный вираж, они расселись на уличных проводах, а малая часть, числом около десяти, разместилась на яблоне. Хотелось разглядеть новых посетителей, и я вспомнил, что в стохастические девяностые годы мною был честно обретён по бартеру – всего за два пузыря водки – старенький оптический нивелир. Он был нужен в ландшафтных работах для определения разности высот различных участков сада.

Я подхватил прибор и едва ли не с руки отыскал в побелевшем небе неожиданных гостей. Такого эффектного кино я ещё не видел. Нивелир переворачивает изображение, и в окуляре было видно, как на веточках яблони висели вниз головой создания с дивными пестринами на грудках, а вокруг подвешенных, плавно покачиваясь и кружась, возносились к небесам необыкновенно крупные пушистые снежинки – шестиугольные кристаллические совершенства.

Казалось, вместе с перевернувшимся пространством и само время потекло вспять, возвращая ушедшее, утраченное, поднимая забытое… Казалось, теперь можно все напутанные жизненные абзацы вернуть на исправление, довершить наилучшим образом.

Подсмотренный сквозь нивелир фрагмент романтического коноплянковского ревю выявил первоочередную задачу: в саду остро необходимы фотокамера с приличной увеличивающей оптикой и бинокль.

Итак, мои милые жильцы, про которых я давно решил, что они меня забыли, на самом деле никуда не улетали. Просто птенцы повзрослели, и ареал обитания летучей компании расширился, а прощальное посещение сада, ставшего домом родимым, было запланировано как раз к моему приезду. Фотоаппарат лежал в машине, мне пришлось осторожно пробраться по дальней от яблони границе сада к воротам, взять «Canon» и медленно красться под дерево. Коноплянки терпеливо ждали начала фотосъёмки. Я поднял их на крыло примерно на двадцатом кадре, когда, устав от напряжения, слишком резко поднёс аппарат к глазам. Вечером на снимках я в деталях смог рассмотреть осенний птичий убор. После линьки дамочки выглядели наряднее кавалеров: светленький, желтоватый сарафанчик, украшенный монистом из тёмно-бурых узких, продолговатых капель, являл собой образец эстетики птичьей одежды. Грудки самцов были слегка красноваты, пестринки были красно-бурыми и размером помельче, чем у самок.

Прощальное фото коноплянок

Было очевидно, что это последнее фото, подкараулить ставших подвижными коноплянок, а тем более приблизиться для съёмок на расстояние в три метра больше не получится. Так же, как в случае с варакушкой, мне чудесным образом было подарено и это последнее, прощальное свидание.