Моё имя – Вор Лера Колдуна

Глава 1. Детство

Вообще-то меня зовут Сергей. Такое имя дала мне матушка при рождении. Она сверилась со святцами (в этом ей помог настоятель храма, ныне разрушенного) и выбрала из нескольких предложенных имён.

Семья у нас была большая и бедная. Но всё относительно – и, возможно, в Москве мы считались бы многодетной, но не для деревни, где обитала наша семья. Я был младший, а кроме меня – два старших брата, Илья и Миша, и сестра Маша. Я не тешу себя иллюзиями, что был желанным ребёнком. Думаю, я стал следствием прощания матери с отцом перед его уходом на Великую войну1.

Мать работала горничной у зажиточной семьи. То ли они были князьями, то ли графьями – я уже и не помню. Илья и Миша работали на заводе, приезжая только на выходные, а Машка нянчилась со мной. Казалось бы, все при деле, должен быть достаток… Но нет. На заводе не платили месяцами, а даже, если и перепадала какая монеточка, то и её с трудом хватало на еду. В отличие от завода, господа платили исправно. К тому же мы жили в одной из комнат их особняка. Я плохо помню те дни, но помню, что из нашей комнаты можно было сразу попасть на кухню, а из неё – во двор. Входить в господские покои было категорически запрещено.

В комнате стояли только две узкие кровати. На них спали матушка и сестра, братья спали на полу, а я – в коробчонке. Через нашу комнату кухарка носила еду господам. Каких только запахов там не было! Эти дурманящие голову ароматы навсегда остались в моей памяти. От этих запахов хотелось есть ещё больше.

Отца я видел единственный раз, когда мне было чуть больше года, поэтому не помню его. Может быть, я помню темноволосого солдата, но, скорее всего, это моё воображение. Он вернулся с войны и ушёл снова, чтобы построить новый мир. Он возненавидел господ за наше жалкое жилище, за то, что они были то ли князья, то ли графья. И погиб. Его расстреляли «белые» – так нам сказали. А как было на самом деле – кто ж теперь знает? Я привык думать, что он погиб, как герой.

Это была поздняя осень 1921 года. Холодный дождливый ноябрь. Тусклые краски осени, дворов, улочек, революции, жизни. Именно в такой вечер мы и узнали о гибели отца. Мать собрала нас всех за столом в нашей комнатке. Я сидел на руках у Машки. Миша и Илья делили один стул на двоих. Мама стояла.

– Мне сегодня сообщили, что ваш отец погиб, – сказала она холодным голосом. Ни один мускул на её лице не дрогнул. Она была необычайно сильная духом женщина. – Его расстреляли «белые», – продолжила она.

Машка ахнула и заплакала, чуть не уронив меня. Братья тоже поёжились, будто от мороза. А я вздохнул. Я понимал, что так и не узнаю его по-настоящему.

На этом собрание было окончено.

Наступили действительно сложные времена. На заводе по-прежнему не платили, но Илья – наш старший брат, которому уже успело стукнуть девятнадцать лет, – открыл в себе удивительный талант: в пустых карманах находить деньги на водку. И хоть пил он не часто, но каждый раз до беспамятства.

Но и у господ складывалось не всё так гладко: теперь они платили едой, а не деньгами. Однако в качестве компенсации выделили нам ещё одну комнату, в которую переехали Илья и Миша.

Однажды к господам приехали племянник с другом. Машка помогала матушке накрывать на стол: сервировала фарфоровой посудой и серебряными приборами, выставляла хрустальные конфетницы с вкусным наполнением и вазу с последними осенними листьями. Я тогда был слишком мал, чтобы понять, почему она вдруг, ни с того ни с сего, занялась барским завтраком. Для меня она была тоже ребёнком, хоть и повзрослевшим. Я ведь помнил ещё, как мы с ней играли. А она уже стала девушкой: с красивой фигурой, с тёмно-русой косой, с янтарного цвета глазами. Она не была тщеславна, и, наверное, поэтому ей приглянулся не племянник господ, а его друг – статный, высокий, стройный бывший гимназист, а ныне совершенно бездарный актёр со звучным именем Ипполит. Симпатия оказалась взаимная, а потому через четыре дня Машку засватали. Ипполит пришёл в комнату матушки. Он принёс торт и леденцы. Всё в его движениях было как-то неестественно, по-театральному, наигранным. Он поцеловал руку матушки, потом Машке и произнёс:

– Вы станете моей женой?

– Мне шестнадцать лет… – замялась Машка.

– И что с того? – вмешалась мать, – в январе семнадцать будет. Ипполит, готовьтесь к свадьбе.

Особой подготовки не было – свадьбу сыграли на следующий день. По такому случаю братья взяли отгул. Праздничный стол накрыли в хозяйской столовой. Деликатесов не было. Куриный суп с домашней вермишелью, тушеная капуста, солёные огурцы, маринованные грибочки, а из напитков – компот из яблок и притащенная Ильёй невесть откуда бутылка водки. Приданое также было скудное: подушка и перина, на которой спала Машка, – вот и всё. А больше у нашей семьи ничего и не было. Те же ложки, вилки, которыми мы ели, – господские.

Молодожёны вернулись из загса к полудню. Это был самый счастливый день моего детства! Я объедался от пуза, не боясь, что на завтра не хватит еды. Я слушал, как играет на рояле дочь господ. Конечно, я слышал её игру и раньше, но приглушённо, через стенку. Праздник окончился с наступлением темноты. Перед уходом молодожёнов хозяйка дома сунула Машке в подарок резную деревянную шкатулку и сказала:

– Здесь немного, но, если случится беда, вы всегда сможете продать или обменять украшения. Золото всегда будет в цене.

Маша растерялась, поджала губы, не зная, благодарить или отказаться.

– Бери, – настаивала женщина, – мне они без надобности. Не ровен час, когда их могут и вовсе отобрать душегубы.

Маша поблагодарила её и протянула руки к шкатулке.

С отъездом Машки её кровать переходила ко мне. Я был счастлив, что мне больше не придётся спать в коробчонке, из которой я уже вырос.

Перед сном я пошёл на кухню, чтобы, как всегда, стащить кусочек хозяйского хлеба или чего другого вкусного. Неожиданно я услышал разговор. Я притаился за шкафом с посудой, чтобы лучше слышать, оставаясь незамеченным.

– Хорошо, что Машку замуж выдали, – говорила мама, пока мыла посуду, – это ж на один рот меньше. Да и пользы от неё никакой. Вон, только с младшим и сидела.

– Матушка, а сейчас с ним кто сидеть будет? – спросил Миша, похрустывая яблоком.

– А зачем с ним сидеть? Чай не маленький уже.

– На завод его отправите? – усмехнулся Миша, обращаясь к матери на «Вы», как было принято в те годы.

Мама вздохнула. Я убежал в комнату, прыгнул на кровать и влез под одеяло. Мне стало необъяснимо страшно.

Вечером следующего дня мама собрала мои вещи в узелок, одела меня в заношенный тулупчик с короткими рукавами, всунула мне в руки узелок и повела куда-то.

Мы долго шли по тёмным и холодным улицам. Я ловил ртом летящие снежинки. Наконец мы пришли к какому-то невысокому зданию из красного кирпича. Выглядело оно недружелюбно. Это оказался мой будущий дом. Детский дом. Так моему детству пришёл конец.

Глава 2. Детдом

– Как тебя зовут, малыш? – спросила воспитательница, худощавая женщина с близко посаженными к носу глазами.

– Серёжа, – тихо ответил я, а про себя подумал: «Никакой я не малыш!». Я не умел считать в ту пору и не знал, сколько мне лет, но знал точно, что я не малыш.

– А меня зовут Васса Матвеевна, – сказала женщина и улыбнулась. Около её глаз и губ появились морщинки. – Теперь ты будешь жить с нами.

Я округлил глаза и с непониманием смотрел то на воспитательницу, то на матушку. И вдруг понял: раз у мамы нет вещей, значит, я остаюсь совсем один.

– Мама! – крикнул я со слезами на глазах.

Она молчала, а Васса Матвеевна сказала:

– Иди, познакомься с ребятами, – и, открыв дверь, подтолкнула меня ко входу.

Это была большая комната с высоким потолком и множеством комнат. Её отапливал один-единственный камин, который не справлялся со своей задачей. На полу лежали матрацы, на них – мальчишки и девчонки. Все они были примерно одного возраста со мной. Старшие ребята, как я узнал позже, жили за стенкой, а малыши – на втором этаже. И обо всех детях заботилась Васса Матвеевна с мужем и родной дочерью. Новая Советская власть практически не помогала. Вся помощь – раз в месяц мешок картошки да мешок муки. И здесь мне предстояло теперь жить.

С моим приходом все оживились.

– Тебя как зовут? – спросил огненно-рыжий мальчишка с крупными веснушками, которые были видны даже в тусклом освещении лампады.

– Серёжа, – ответил я и шмыгнул носом.

– Будешь Шмыг, – окрестил меня белобрысый парень с подбитым глазом. Так я впервые потерял имя.

– А я Славка. Но все зовут меня Рыж. Ты тоже можешь так называть меня. А это Вова, Родя, Юра и Женя. А там девчонки: Света, Зина и Контра.

– Кто? – переспросил я.

– Оля-контра. Она из дворянских, – пояснил Рыж.

– Хватит знакомиться. Всё равно всех не запомнишь, – сказал белобрысый, который оказался Вовой, но все называли его Вождём. Не от любви к индейцам, о которых мы тогда и не знали, а в честь самого Ленина. Вова очень гордился тем, что был тёзкой Ильича, и потому считал себя главным в нашей шайке. К тому же из всех мальчишек он был старшим. Какие-то пару лет разница, но уже для нас – он авторитет.

После отбоя я заснул на жёстком матраце, укрывшись тёплым пуховым одеялом.

С первых дней мне понравился мой новый дом. Утром мы пили какао с хлебом, после завтрака нас обучали грамоте, чтению, счёту, пению и поэзии. После скудного обеда нас водили на прогулку. Вечером Васса Матвеевна читала нам Пушкина и Чехова, а незадолго до отбоя мы, шестеро мальчишек, сбегали в «самоволку» в поисках чего-нибудь интересного. Васса Матвеевна в это время возилась с малышами, что жили на этаж выше, поэтому не знала о наших вылазках.