– Прекрати это! – Виктор упал на колени, вцепившись в волосы.

Лира опустилась рядом, ее холодные пальцы коснулись его виска, даря секундное облегчение.

– Ты думал, я хочу тебя наказать? Я хочу, чтобы ты увидел… что в тебе еще осталось.

Ее прикосновение, мгновение назад дарящее покой, обожгло. В памяти всплыло то, что он старательно хоронил:

Старуха улыбается, протягивая свой последний кусок хлеба. Ее рука дрожит. Он берет еду, и на миг их пальцы соприкасаются. В этом прикосновении – вся ее жизнь: любовь к умершему сыну на которого так похож этот бродяжка, страх одиночества, надежда, что этот оборванец, выживет…

– Почему ты показываешь мне это? – прошептал он, чувствуя, как по холодной щеке катится горячая слеза. Впервые за многие годы.

– Потому что я тоже когда-то была как ты.

Зеркало дрогнуло, и Виктор увидел:

Лира, век назад. Человек с лицом, искаженным ненавистью, заносит над ней топор палача. Она, юная воровка, вскрикивает и в страхе зажмуривает глаза. За мгновение в голове девушки проноситься сотня мыслей о несправедливости этого мира и жестокости людей.

Вдруг тени смыкаются вокруг нее, предлагая сделку. Через мгновение ее левый глаз становится изумрудным, правый – черной бездной. А палач лежит на помосте, сжимая остывающими пальцами свой топор, его душа – крошечный огонек в ее ладони.

– Я стала Хранителем Душ, чтобы нести свое бремя и исполнять долг, слишком сложный для других, – голос Лиры дрогнул. – Но чем больше я забирала, тем меньше от меня оставалось. Я больше так не могу. Я должна вернуть их свету. И для этого мне нужен ты. Тот, кто поймет меня. Такой же бездушный и пустой, как я. Может тогда хоть что-то обретет смысл…

Виктор не знал, почему он согласился. Он просто… доверился и поверил ей? Впервые в жизни он поверил другому человеку.

Они начали с малого. Возвращали души по одной:

Девочка, умершая от голода в темноте грязной подворотни. Никому не нужная и всеми забытая. Виктор, дрожа, прижимал сосуд к груди, пока Лира читала заклинание. Душа вырвалась, коснулась его лица, и он увидел: девочка танцует под дождем, смеется, целует мать в щеку…

– Почему это больно? – он скрипел гнилыми зубами до отколотой эмали, чувствуя, как что-то рвется внутри.

– Потому что ты отдаешь часть себя, – ответила Лира, ее черный глаз стал еще чернее и эта тьма, казалось, поглощала любой свет.

Однажды ночью, возвращая душу старика-художника, Виктор не выдержал.

Художник, оказывается, видел его в тумане много лет назад и написал портрет – не жестокого преступника и бандита, а человека с глазами, полными тоски.

– Я не могу! – Виктор дрожащими руками разбил сосуд. Душа художника рассыпалась искрами, но Лира поймала их руками, прожигая свою кожу до костей.

– Даже сломанные души заслуживают покоя, – прошептала она, и ее руки истекали кровью. Девушка, словно не замечая этого, подарила Виктору утешительную улыбку.

Последней была старуха.

Когда Лира вручила ему сосуд, Виктор понял: внутри – та самая душа, что стала первой на его темном пути жестокости и злости, та, что накормила его хлебом.

– Ты должен, – сказала Лира, но ее голос был едва слышен. Она таяла, как свеча, ее белые волосы стали прозрачными, а из черного глаза сочилась тьма.

Он разбил сосуд.

Старуха явилась перед ним, но теперь ее глаза были полны света. Она протянула руку, и в ладони лежала крошечная фигурка – он, семилетний, спящий в подворотне.

– Прости, – выдохнул Виктор даже не замечая, как по его щекам катятся слезы.

Старуха улыбнулась и рассыпалась пылью.

В груди Виктора что-то щелкнуло. Он взглянул на свои руки – они дрожали и слабели.