В остальном Гейб, в сравнении с недавним прошлым, чувствовал себя замечательно, а о настоящей причине приступа знали Алан, Юна и Кэс, торчавшая в лазарете в тот момент из-за ранения и слышавшая разговоры.

Кто рассказал лидеру группы о диагнозе, Гейб не знал, но однозначно не Адам — штатного медика на Онтарио не было вовсе, таблетки выдавались автоматически, так же отслеживались и положенные в центрифуге часы. И Мортимеру, и тем более Хаксли было плевать, чем болеет бригадир и болеет ли он вообще.

После спасательной операции Гейба окончательно приняли в группу — свой. Теперь уже точно свой. На этом фоне количество шуток о сладкой парочке возросло, Рик почти перестал смущаться и увереннее ловил взгляд, словно хотел, чтобы именно Гейб сделал первый шаг. Но Гейб старательно не допускал общения с парнем наедине: не стоило развивать тему дальше. В жизни и так много трагедий, чтобы создавать собственными руками ещё одну.

Зато Гейб обрёл неожиданного друга в лице Кэс — подколки и нарочитое недружелюбие сохранились, но отношение изменилось. Гейбу уже не нужно было догадываться и улавливать намёки — Кэс поясняла, иногда при всех, но чаще лично.

Так Гейб узнал, что последняя надежда потерявших пристанище повстанцев с колоний за поясом астероидов находится на Ганимеде — крупнейший спутник Юпитера не привлёк колонистов ресурсами, поэтому довольно долго оставался неосвоенным. Сейчас там собирались силы сопротивления, провозгласившие собственное государство и назвавшие его Республикой.

Ответом на следующий логичный вопрос, почему люди просто не улетят подальше от метрополии в другие населённые сектора, стало шокирующее открытие: такого варианта не существует. Жёсткое государственное регулирование рынка гипердвигателей не позволяет покинуть пределы Солнечной системы жителям мелких и приходящих в упадок колоний. А в зоне обитаемости их никто не ждёт.

Даже покупка ускорителей была сложно решаемой задачей; Гейб знал, что на Титане у гражданских космические корабли в личном пользовании фактически под запретом, но не представлял, что всё настолько плохо.

Безысходность уже давно не пробирала до глубины души — у Гейба собственная битва, и она точно закончится раньше, чем наступит всеобщая катастрофа.

Понимание факта в комплексе с таблетками помогало сохранять трезвость сознания и уделять больше времени обыденным вещам: Гейб старался брать от жизни максимум, зная, что другого шанса не представится. К чертям Единого с его обещаниями, есть только одна жизнь. И несколько месяцев. А может, и недель.

Рик — единственное исключение, но тут Гейб оставался честен с собой, не хотел портить ему первый опыт, хотя явное расположение, да и внешность парня буквально манили: бери то, что дают. Однако остаток пути лучше пройти в одиночестве.

Гейб по-прежнему больше наблюдал за другими, чем делился своим — о болезни мало кто знал, — и размышления о природе человеческих отношений казались довольно интересным занятием: например, чётко видел, что Молли симпатизирует Кэс, а она всячески его игнорирует. Сложными были и отношения сестёр — Юна и Каталина отличались, как день и ночь на Земле, и скорее друг друга недолюбливали, а не общались с теплотой родных людей. Между ними, словно маятник, метался Рик: тётя больше подходила на роль жизненного ориентира, чем перманентно находящаяся в полузабытьи мать. Рик старался быть хорошим для обеих, но с задачей не справлялся — Юна требовала если не подчинения, то дисциплины, которой в группе было не сказать чтобы много, а Каталина пыталась обесценить достижения сына.