Гейб запрещал себе думать о болезни и неблагоприятном прогнозе — работал и жил, стараясь видеть лишь положительное. В целом на Кракене-1 ему жаловаться было не на что: собственная квартира, близкий человек, доброжелательный коллектив. Даже если уйдёт через отмеренный опухолью срок — ничего не изменить, тут не то что Гейб, и Крис бессилен.

Крис проявлял сочувствие, поддерживал совсем не как доктор, и Гейб ощущал безопасность и готовность встретить свой конец: плата за покорение космоса взималась с потомков колонистов постоянно, но жребий выпадал хаотично и порой раньше положенного.

Изменилось всё в одночасье, в момент модернизации комбината: из-за продвинутых машин сотни людей лишались своих мест, и в лучшем случае переводились на другие предприятия. В худшем — отправлялись в грузовые порты, где ещё теплилась жизнь и надежда для тех, кто остался за бортом и потерял необходимую, как воздух и скафандр на Титане, работу. Гейб не опасался, был на хорошем счету у руководства, и вопрос о его сокращении или переводе не рассматривался; болезнь не являлась достаточным основанием для этого: пока может работать, будет работать, а утилизацию тела покроет обязательная страховка.

Но Крис решил иначе: в медицинском заключении подчеркнул факт скорой смерти сотрудника, что в конечном счёте привело Гейба на Онтарио. Причина выяснилась в приватном разговоре с начальником участка, когда Гейб получил приказ и ошарашенно не мог вымолвить и слова — жизнь закончилась здесь и сейчас, гораздо раньше срока. Получалось, что на сокращение повлиял именно Крис, и это казалось большей катастрофой, чем агрессивная форма глиомы.

— Крис, почему?.. — Гейб не хотел ругаться, даже думал смолчать, но не выдержал.

— Сам посуди, — Крис сохранял доброжелательное спокойствие и разговаривал, будто Гейб был неразумным ребёнком, — тебе осталось максимум полгода. А кто-то сейчас лишится места.

— Тебе настолько на меня насрать? — вспылил Гейб, до побелевших костяшек сжав кулак, но сработал стопор: пулей вылетел из медблока, чтобы скандал не разросся.

Впоследствии Гейб прокручивал в голове общение с Крисом с самого первого дня, но по-прежнему не находил тревожных звоночков: всё было как у всех, не хуже, а во многом — лучше.

Предательство ударило жёстко — неделю до перевода на Онтарио Гейб пытался глотать таблетки, доводя передозировку до состояния беспамятства, но ему быстро надоело. Потом до изнеможения занимался в тренажёрке. Но всё равно пришёл прощаться: Крис, похоже, искренне не понимал, что сделал не так, и настоял на близости.

Уже позже Гейб подумал, что Крис просто не воспринимал его живым человеком, видел только роли: работник, любовник. Пока в каждой из них Гейб был хорош, его всё устраивало. А потом без сожалений выкинул Гейба из жизни, как неисправный прибор.

Злиться не имело смысла, но Гейб злился, хотя Крис был дитём Титана наравне с убивающими протестующих жандармами или устраивающими смертоносные диверсии повстанцами. Порядки в системе определяли другие люди. И именно их стоило ненавидеть.

Но в Гейбе не осталось ненависти — лишь усталость и боль, они забирали столь необходимое жизненное пространство и время, утекавшее, как сжиженный газ сквозь перчатки скафандра.

Сейчас он получил передышку, на которую и не надеялся: форт стал тихой заводью, где ожидание не страшит.

Алан сделал всё возможное, чтобы облегчить участь Гейба: подобранная медиком терапия существенно улучшила состояние. Головные боли прекратились, судорог больше не было, а в теле вновь появилась энергия.

Что не убрали таблетки и уколы, так это сновидения — Гейбу по-прежнему снился силуэт на фоне Солнца, а ещё снилось, как он блуждает по коридорам, теряя ощущение реальности, прикасается к неожиданно тёплому чёрному не то камню, не то металлу.