Песнопения окончились совсем недавно. Служители убирали подношения, люди неспешным потоком покидали стены храма. Подол Богини утопал в букетах малии, там же лежали фрукты и сладости, амулеты, украшения, даже куски мяса и перья птиц.

– Я не верю, что Хель есть дело до нас, – прошептала Марья, когда они с Кощеем остановились подле статуи, – да и как она может следить за каждым? Людей слишком много. И ещё. Похоже, Богине плевать на простых… на пустую кровь и на нечисть. Разве нет? В противном случае она не допустила бы такого. Не допустила бы гонений, казней и лишения свободы.

– Я согласен, что в мире маловато справедливости, – неохотно ответил Кощей, – но не стоит обвинять во всём Богиню. Тем более, мы многого не знаем.

– Ты не знаешь.

– А ты? – Он повернулся к девушке и посмотрел ей в глаза. Та в свою очередь мгновенно увела взгляд и равнодушно пожала плечами.

– И я тоже.

«Ну да, как же. Что ты скрываешь, Марья, дочь Мора?»

Вскоре последний прихожанин ушёл, и храм опустел. Жрецы, шепча заклинания, медленно вышли из храма и скрылись в глубинах сада. С незапамятных времён служители Богини неукоснительно соблюдали один и тот же обряд – с наступлением холодов взывали к великому хаосу, чтобы наполнить землю жизненной силой и продлить цветение малии. Её тонкий аромат должен был окутывать стены древнего храма круглый год.

Ещё некоторое время жрицы оставались в храмовой зале. Они бродили вокруг колонн, заставляя тени сгущаться и очищать пространство от пыли, скопившейся за день. Закончив, они молча поклонились Богине и ушли. Зачарованные светлячки парили над головой, давая тусклый лиловый свет, стены, испещрённые древними доразломными символами, мерцали и бликовали, дым от благовоний стелился у ног и клубился вокруг колонн.

Попросив Марью обождать, Кощей ушёл в глубь залы и скрылся за центральной дверью. Там он нашёл верховную жрицу храма и, ритуально поприветствовав, обозначил просьбу.

– Конечно, мой царевич. – Женщина в лиловой мантии улыбнулась, от неё повеяло малией.

Кощей поблагодарил её и вернулся, надеясь, что Марья не решила наконец сбежать от него. Однако девушка не покинула храм. Она сидела на коленях у подола Богини и что-то гневно бормотала, но, завидев царевича, тут же вскочила и наспех стёрла со щёк две крупные слезинки.

– Я умираю от скуки! Долго ещё нам здесь быть? – Её пронзительный голос эхом отразился от сводов и вернулся гудением.

Кощей усмехнулся и кивнул в сторону, где рядами расположились лавки, обитые чёрным бархатом.

– Садись.

В глазах Марьи промелькнул страх.

– А ты?

– У меня не выйдет быть и здесь, и там.

– Там?

– Просто садись. – Царевич взял её за руку и потянул к первой лавке.

Девушка плюхнулась на бархат, откинулась на спинку и с недовольным выражением расправила складки балахона.

– Жду десять минут и ухожу. – Марья потрясла перед ним рукой, на которой болтались часы с уймой крохотных механизмов – очередное изобретение пустокровных, которым, не имея магии, приходилось выкручиваться даже в таких мелочах.

Кощей качнул головой, пряча усмешку, и кивнул:

– Хорошо.

Одёрнув кафтан, он круто развернулся и быстрыми шагами скрылся в темноте храма. Марья нервно поёрзала, то и дело кидая на статую опасливые взгляды.

– Не смотри так на меня. Если мои сёстры правы, то ты – самое огромное зло нашего мира, – прошептала она и принялась ждать.

Низкий, едва ощутимый гул возник из ниоткуда, воздух слабо завибрировал. Марья не сразу поняла, что что-то изменилось. Но, когда по её спине сами собой побежали мурашки, она вздрогнула. Глухой низкий звук стал громче. Он перелился как рык чудовища, но приятный, бархатистый. Девушка вскинула голову и затаилась. Звук усилился, и вскоре заполнил собой всё пространство вокруг. Мурашки понеслись по рукам и ногам, сердце затрепетало в такт звучанию. Вдруг всё затихло, а следом тонкие, едва уловимые ноты взметнулись призрачными птицами под самый свод. Они обогнули колонны и закружились вокруг Марьи, проникая под кожу, заставляя дыхание прерываться на вершине вдоха.