– Да уж побольше твоего, – процедила она сквозь зубы. – Здесь сотрясать воздух конечно же не так страшно.

Роб встал у плиты. Краем глаза Мика видела, что он следит за ней, поджав губы.

– Аманда нас прибьёт.

– Плевать. Считай, я уволилась.

– Ага, как же.

Мика встала к нему вплотную и ткнула пальцем ему в грудь.

– Да, уволилась. Ясно? Завтра меня здесь уже не будет. И не только в баре, а вообще!

– И куда же ты пойдёшь?

– Я возвращаюсь на юг.

Роб фыркнул – будто не поверил ей. Мика небрежно шлёпнула яичницу в тарелку. Она выпрямилась, стараясь выглядеть уверенной. Приятель занервничал.

– Ты серьёзно?!

– Приходи завтра к Джиму, тогда и узнаешь. Посуду вымоешь сам.

Напоследок она хлопнула дверью, да так сильно, что та приоткрылась, скрипнув тяжёлыми петлями и ржавыми пружинами.

Мика втянула носом влажный мартовский воздух. Внутри всё задрожало от волнения и ожидания скорого тепла. В такие минуты она верила, что впереди новая лучшая жизнь, вот-вот случится чудо, непредвиденный поворот, и тогда изменится полуголодное, унылое существование. Казалось, бесконечный «чёрный день» теперь точно подойдёт к концу.

Но всё шло по-прежнему. Управитель оставался вне досягаемости. Майк уехал в город и не вспоминал о ней.

Оба пути казались закрытыми.

Слова матери раз за разом всплывали в уме: «Мы не деревья, чтобы сидеть на месте». Следуя этому убеждению, их семья снялась с обжитого клочка земли и отправились искать новый более плодородный. Только вот север не встретил их с распростёртыми объятьями. Сначала он убил мать, раздавив её легкие, а затем прибрал отца и двух братьев, ей он оставил жизнь, не преминув искалечить.

Мика не успела придушить возрождающееся болезненное воспоминание. Она поморщилась, при этом шрам на щеке зачесался.

– Я не дерево! – зло выпалила она, прижав ладонь к лицу. Она шла, тяжело и медленно перебирая ногами по снежной каше. – Не дерево.

Путь лежал через деревню из тридцати домов. На равнине, окружённой невысокими горами, почти всегда не бывало ветра, так что дым из печных труб стелился низко, словно туман, крадя свет в надвигающихся сумерках.

К своему дому Мика подошла в темноте. Она вошла во двор и закрыла калитку, и тут же к ней кинулся Баки, скуля и виляя хвостом. Она потрепала его по холке, и из-за ворчания и возни собаки не услышала шагов за спиной.

– Как прошёл день? – В длинный отсвет из окна ступил Джим . – Напугал?

– Да ну… С чего бы.

Мика знала: бояться чужаков здесь не надо. Одноэтажный дом на окраине стоял обособленно от деревни. Гости к Джиму приходили редко. Он не лез в чужие дела, но помогал, если просили. Еда, семена или домашний скот и птица – этого он никогда не жалел, себе оставлял ровно столько, чтобы держаться на плаву. Вот и сейчас у крыльца стоял мешок с чем-то.

Джим по-отечески поделился с ней кровом, когда Майк привез ее после убийства семьи Мики. Жаль будет расстраивать его, но это небольшая плата за возможные перемены.

– Лесорубам опять ничего не досталось. – Мика забрала из рук Джима часть дров для растопки печи. – Но их злость выльется на голову Аманды.

Они направились на задний двор. В пристройке вовсю пыхтела большая металлическая ёмкость, высокая и широкая. Снизу горел огонь, сверху кипела вода. Пар гудел в трубах для обогрева внутри стен, и дом будто дышал жаром. Всякий раз Мика удивлялась сходству жилища и хозяина, как внешнему – приземистые и крепкие, – и внутреннему: продуманные до мелочей.

– Знаю, к чему ты клонишь. – Джим натянул толстую рукавицу, открыл печь и подбросил дров. – И я согласен. Но, боюсь, проблему это не решит. Деревне не урезали паёк, ей просто нечего дать.