Если межплеменные столкновения в оседлых первобытных сообществах преимущественно велись за конкретные, ограниченные территории или ресурсы, то охотничьи и кочевые войны имели иной характер: они сопровождали более подвижный образ жизни и были тесно связаны с конкуренцией за сезонные маршруты, пастбища и доступ к мигрирующим стадам. С переходом части человеческих групп к кочевому и полуоседлому образу существования структура конфликтов стала усложняться, а их география – расширяться [Марков, с. 39].

Охотничьи войны, как правило, разворачивались между небольшими группами, где целью могло быть не только отвоевание территории, но и прямое завладение добычей. Например, исследования эскимосских и алеутских племён Арктики показывают, что спровоцировать конфликт могла даже успешная охота одного из соплеменных кланов – право на крупную добычу иногда оспаривалось с применением силы [Krupnik, с. 148]. В условиях экстремального климата, где пищевые ресурсы были критически ограничены, подобные конфликты воспринимались как оправданная и социально приемлемая практика.

Кочевые войны отличались ещё большей подвижностью. Племена, зависящие от скотоводства, такие как древние иранские, тюркские, а впоследствии и монгольские народы, развили особую тактику ведения боевых действий, основанную на стремительных налётах, внезапных атаках и быстрой смене позиций [Хазанов, 1984, с. 102]. Но даже задолго до этих известных цивилизаций кочевые войны существовали среди ранних скотоводов Центральной Азии и Ближнего Востока. Как отмечает А. М. Хазанов, для кочевых обществ война была не просто инструментом расширения влияния, но и основным способом накопления богатства – захвата скота, рабов, женщин, а также демонстрации силы, что имело важнейшее значение для поддержания авторитета вождеств и племенных союзов [Хазанов, 1983, с. 77].

В отличие от оседлых племён, кочевники не стремились закрепляться на одной территории, что позволяло им избегать затяжных и истощающих конфликтов, предпочитая кратковременные рейды и психологическое давление. Эта особенность привела к формированию уникальной боевой культуры, в которой ценились мобильность, способность действовать коллективно и строгое распределение ролей в сражении. Археологические находки в степях Евразии подтверждают, что уже в эпоху бронзы существовали высокоразвитые конные армии с чётко выстроенной иерархией [Черных, с. 58]. Эти ранние формы военных структур послужили основой для будущих великих кочевых империй, но их корни восходят к ещё более древним охотничьим и скотоводческим племенам, где военная организация была тесно вплетена в социальную ткань повседневной жизни.

Охотничьи и кочевые войны также способствовали развитию специфических технологий. Например, археологические данные указывают, что распространение лёгких метательных копий, затем – луков, а позже – всадничества, было тесно связано именно с потребностями мобильного боя и дальнего поражения противника [Anthony, с. 121]. Таким образом, сама военная техника формировалась в ответ на практические вызовы кочевого образа жизни.

Показательно, что войны кочевых племён часто сопровождались ритуалами, которые подчеркивали важность военной доблести и социальной солидарности. Исследования этнографов фиксируют наличие у многих народов, включая североамериканских сиу и апачей, сложных систем инициации, связанных с первым успешным участием в бою [Ewers, с. 96]. В некоторых племенах наличие трофея, добытого в битве, например, скальпа или предмета вооружения противника, было обязательным для признания социального статуса мужчины.