что кровь растворится в нём, как в молоке – слеза.
В северной широте недвижимая вода
так, чтобы не мечтать, не видеть, как паруса
вдали надуваются в птиц, могущих из гнезда
свободно лететь туда, куда унесут глаза.
Север как способ быть глухонемым, торчать,
как снеговик – в сугроб, главное – устоять,
пока луч не спилит снег. Пусть у других болят
и тают глаза, горя, это их личный взгляд,
их снег и твой – как полюса два, инь и ян.
Пока ты стоишь в снегу, пусть всё вокруг в бурьян
выродится, как рак, ты не посмотришь вверх.
В севере есть душа, но в этой душе дефект,
какая-то темнота, трагический тон, модерн,
плачущий океан, ужаленный ум, проспект
величиной с Неву, надломанная судьба,
как спичка у корешка, выдуманная борьба
с тем, чего нет, как тень истории, как лыжня,
кровавым следом вождей перешагнет тебя.
В севере есть та грусть, что понимает тот,
кто любит читать стихи в заклеенный болью рот.
Как же красива сталь ледовых хребтов тайги,
как высока сосна, что лестницей до луны
сопровождает взгляд, мороза тугой укус,
берёзы как из крестов, тянет взлететь Христом,
рассеяться в пустоте неба, в таком большом
небе как суть того, что есть такое Русь…
Что есть «я»?
Ливень приклеил тучи
на головы, как парик.
По луже иду скрипучей,
дрейфующий, как ледник,
в каком-то немом пространстве.
Сердце стучит, как крик.
Листья как из фаянса.
В плотный, как пуховик,
китель тумана впрыгну.
Скамейка на одного.
Вчитываюсь, как в книгу,
в вытекшее молоко
смешанных форм и видов.
Как различает глаз
сросшиеся магниты
атомов в площадь масс,
будто бы отделённых
реальностью бытия?
Всё, как в магнитофоне
зажёванные слова,
выглядит невозможным,
кишащим, дрожа, кишмя.
Что есть за этой дрожью?
Что есть такое «я»?
Чистоты гор
Чистоты гор
хватило бы излечить
твою боль.
Поиск свободы в тюрьме цифровых витрин
Как одинокая шлюпка
в море, что есть бесконечность,
на волнах, которые рубят
оставшуюся человечность,
тыкаем пальцем в экран,
как будто корнями тужась,
пытаясь родиться там,
выменять свою душу
на виртуальный образ
из целлофановых мыслей,
поверхностный, словно окись,
вылизанный, как витрины.
Мы потерялись в смыслах,
как в мусоре – океаны,
как бабочки – в паутине,
прирученные экраном
к лживым подобиям мира.
Я убегу, оставив
софиты чужим эфирам,
закрою глаза на ставни,
сяду, расправив плечи,
как колесо – дорогу,
свободой крыла, и речкой
сольюсь с пустотой истока.
Кто я?
Кто я? Прорубь ледовых глаз?
Где, как в туннеле, под брюхом скал
плотная тень, как икрой в нём мечась,
душу мою превратила в подвал.
Кто я? Вечно ползущий наверх?
Я ищу солнце, которого нет.
Жизнь – это бег, и твой финиш – смерть,
что, как вдали путеводный свет,
ведёт тебя тропами, но куда?
Я смотрю в зеркало, там – чужак.
Что-то из атомов, ткань да вода…
Как в такой форме есть слово «Я»?
Кожа как холст на костях, я как
код пустоты, давший сбой, как брак.
Вспышка! Которая, как звезда,
тает лучом, темноту отводя.
Просто гореть, как пожар, слепить
серый мурал пустоты. Я жизнь!
Я ползу к солнцу, как сталь в магнит.
Я в пустоте как рассветный брызг!
Оторванное с кровью
Дождь размыл дороги, вместо линий —
шелуха из плотной сальной каши.
Не видать себя. Чужие мысли…
Тетивой натянутой из стали
провода текут из окон в окна,
пронося частицы искр. Правда,
на моём окне торец изогнут,
и искра сюда не долетает.
Невесомость – честный признак веры.
Как плывут по кругу цифры, отрывая
дни, недели острой саблей стрелок,
так и нас с тобой сегодня, дорогая,
оторвало с кровью друг от друга.
Я стою в одном локте от пола
вне тюрьмы физических законов.
Помню, как и ты стояла тут же,
как вдыхал в тебе себя и, словно
стрекоза, влетая в печь, приклеил
хороводы губ на хромосомы,