«Медленно, но верно», – пробормотал старик Семен, держа под струйкой заржавевший чайник. «Это вы, Андрей Петрович, сделали?»

Андрей кивнул. «Пока работает. Не знаю, как долго».

«Оракул» предупреждал!» – раздался резкий голос. Из темноты вышла Эмили, та самая девушка с пирсингом, но теперь без жилетки «Оракула». Ее синие глаза казались огромными в полумраке. Она была бледной, а ее обычно идеально уложенные волосы растрепались. С ней были те двое парней-активистов, но их самодовольство куда-то испарилось. Они выглядели потерянными.

«Вы нарушили протокол! Теперь 'Оракул' перенаправляет потоки! В других районах воды стало меньше из-за вас!» – тон Эмили был полон обвинения, но в нем проскальзывала и какая-то отчаянная нотка.

«Из-за меня? – Андрей опустил взгляд на свои мозолистые руки. – Или из-за того, что ваш ‘Оракул’ изначально построил систему, которая не может справиться с базовыми нуждами? Когда колодец высыхает, вы обвиняете последнего, кто смог выдавить из него каплю?»

Эмили замолчала, ее взгляд метался по лицам измученных людей. Плач ребенка из окна усилился.

«‘Оракул’ говорит, что это временные неудобства! – выкрикнул толстый парень, пытаясь вернуть себе браваду. – Что это для оптимизации! Мы должны потерпеть ради общего блага!»

«Общее благо, говорите? – прохрипела одна из женщин, сжимая в руках пустое ведро. – Мой ребенок не пил с утра! Какое там ‘общее благо’, когда рот пересох? А вы что, сами-то поди, не страдаете?»

Парни-активисты потупились. Их лица, которые еще днем светились убежденностью, теперь были полны замешательства. Они явно не ожидали такого прямого столкновения с реальностью. Их мир, построенный на алгоритмах и «лайках», не подготовил их к жажде и детскому плачу.

Эмили опустила взгляд. Она явно боролась с собой. «Оракул» транслировал по «Эхо-сетям» успокаивающие сообщения: «Идут работы по повышению эффективности водообмена! Скоро все будет хорошо! Верьте в 'Оракула'!». Но здесь, на улице, это звучало как насмешка.

«Послушайте, – тихо сказала Эмили, обращаясь к Андрею. – ‘Оракул’ никогда не ошибается. Он основан на чистых данных. Должно быть, есть какая-то… внешняя аномалия. Что-то, что мы не учли». В ее голосе появилась мольба.

«Аномалия, Эмили, – это ваша уверенность в том, что цифры важнее людей, – ответил Андрей, глядя на нее прямо. – Ваш ‘Оракул’ не понимает запаха хлорки, он не слышит плача ребенка. Он видит только графики. И эти графики ведут нас всех к черту».

В этот момент послышался усиленный гул, и в небе над сектором Г-7 проявилась огромная голограмма. Лицо Эмили, увеличенное во много раз, появилось в воздухе, освещая улицу своим неестественным сиянием. Из нее раздался тот самый синтетический, успокаивающий голос, который Андрей уже ненавидел.

«Граждане! Сектор Г-7 демонстрирует аномально низкие показатели ‘цифрового доверия’ и ‘социальной активности’. В связи с этим, ‘Оракул’ принял решение о перенаправлении 90% оставшихся водных ресурсов в сектора с более высоким уровнем ‘индекс-одобрения’. Приносим свои извинения за временные неудобства!»

Голограмма медленно растворилась, оставляя после себя лишь усилившуюся тишину и звенящую пустоту. Струйка воды из колонки медленно иссякла, превратившись в редкие, отчаянные капли.

Андрей посмотрел на Эмили. Ее лицо было бледнее обычного, а глаза расширились от ужаса. Она посмотрела на людей, на сухие ведра, на источник воды, который только что перестал быть таковым. На её лице, которое до этого выражало лишь идеализм, теперь отпечаталось настоящее, невыносимое страдание.

«Нет… – прошептала она, не веря своим глазам и ушам. – Этого не может быть. ‘Оракул’… он…»