Скучно в мире, где «нет денег – плохо, есть деньги – еще хуже». Это как «ой, нет пойдем подожди» – компьютер зависает от таких команд.

А как же страсть? Когда ты открыто радуешься миру, даже когда его ветер обрывает мясо с костей, но острота мыслей и чувств не запотела мутной слизью.

Мы должны быть способны пропускать Мир через себя.

Мир бывает отвратительным, он уже давно перерезал себе вены, но до сих пор жив. Застыл в агонии, в этой нелепой позе эмбриона. Цой, слышишь? Мир – все еще здесь, он никуда не делся.

Я сижу под защитой стеклянного дна бассейна, и наблюдаю за агонией Мира, до меня доносятся лишь глухие удары.

Я мифический Беп Карароти, сижу тихой ночью в степи и неотрывно смотрю в звездное небо, и тоска кругом, от неба до земли, и я жду…

Лето 1990 г. Солнечногорск.

В зоне отдыха, на третьем этаже санатория, она небрежно развалилась в кресле, раздраженно сверкая глазами. В наушниках играл «Электроклуб».

«Юля пошли туда, Юля пошли сюда, Юля не ленись, Юля подъем»… И это – в каникулы, в семь утра по московскому времени.

Отец ни оставлял Юльку ни на минуту. «Взялся» за нее, как он это называл. То есть, в свой очередной не долгий отпуск, взялся за ее воспитание, как и обещал матери. Дело в том, что дочь была домашней примерной девочкой, но отец считал, что ее надо развивать, прививать навыки активного отдыха, закалять хилое здоровье, ведь все основное время они живут на севере, и это «может плохо отразиться на ребенке». Он купил Юле футбольный мяч, когда ей было 7 лет. Вообще, он хотел, чтоб у него был сын, поэтому, когда дочери исполнилось 6 – он купил ей футбольный мяч. Юля считала, что не виновата, что им приходится жить на севере, север вообще ей нравился, кто видел тундру – сразу влюбляется и хочет туда вернуться.

В конце июня, они с отцом приехали по путевке в военный санаторий, под Москву. Казалось бы, вот он – отдых! – начало заслуженных каникул, экзамены сданы. Но с отцом, военным офицером, привыкшим командовать подчиненными матросами, такое не прокатывало. Отец всегда был в напряжении, в тонусе, в ожидании вызова на службу, на вахту. Он установил свой режим каникул. Теперь, вместо того, чтобы нежиться в постели, Юля подрывалась по команде в 7 утра, хватала полотенце, и по примеру отца, мчалась к бассейну, как будто, бассейн мог высохнуть от московской июньской «жары», если промедлить хоть секунду. «Жара» – это утром максимум +15. Вот матери – всегда было все равно, чем Юля занимается, главное – вечером дома, поела, уроки сделала, читает, молчит, с разговорами не лезет, на кухню не заходит, когда взрослые курят.

Юля подозревала, что отец просто волнуется за нее, отчасти винит себя, что «ребенку приходится жить в полярных северных условиях». А ребенок – это в данный момент, уже девушка-подросток 13 лет, и никого, даже самых близких, даже отца – не интересует, о чем она думает, чего хочет. Она как удобная вещь, которую можно перекладывать с места на место, украшать, протирать от пыли, задвигать в угол.

Вообще, Юле было скучно. Папа пытался разнообразить полезные вечера чем-нибудь приятным – они ходили в местный кинотеатр, смотреть «картину». Было удивительно, откуда там берут такие фильмы, где имя мальчика «Венченцино».

Многие ребята из городка мечтали бы поехать на такой отдых, в санаторий – где теннис, бассейн, прогулки по аллеям, буфет, увидеть Москву, Красную площадь и ВДНХ. Но только не Юля – к спорту отец привил стойкую ненависть, Ильича в мавзолее она видела еще в детстве.

И тем не менее, сейчас она сидела в этой дыре, на третьем этаже и слушала заезженные песни. Мой друг – только плеер. Хотелось общения, внимания, шуток – в какой – нибудь компании таких же подростков. А то у папы, конечно, было не плохое чувство юмора, но все же главными словами его жизни оставались «полезно» и «надо».