Конечно, отцом мама только пугала. Ярослав прекрасно понимал, что никаким ударом для родителя это не будет. Скорее, наоборот, узнав о четверке, тот буркнет что-нибудь типа: «Ну, четверка – так четверка…» И тогда весь огонь маминой артиллерии перенесется и обрушится на голову супруга: «Тебе – что? Все равно, кем вырастет наш сын? Это вот так ты меня поддерживаешь? Я тут бьюсь…» И что бы ни отвечал отец, каждое его слово будет порождать новый поток гневных обвинений. Такой уж у мамы характер.

Как говорит мужская мудрость, даже если вам очень хочется поругаться с женщиной, делать этого все-таки не стоит. Потому что вам скоро надоест ругаться, а ей – нет. При этом – если ссору затеяли вы, какое-то время продержаться на равных еще можно. Но уж если уж вы вообще не были настроены на скандал, то ваша позиция проигрышна с начала и до конца.

На душе у Ярослава было на редкость скверно. Он понимал, что, действительно, всех подвел. Сестренка приедет, тоже не обрадуется. Бабушка расстроится. Дед – тот вида, конечно, не подаст, но глянуть может сурово. Это именно от него у мамы такая твердость в характере. Хотя люди они все, в общем-то, неплохие.

«Да! Стыдно! – терзал себя Ярослав. – И, главное, обидно: весь материал ведь знал. Только один этот вопрос! И надо же было ему попасться! Мама тысячу раз говорила: нельзя надеяться на случай. А я все-таки понадеялся! И влип!»

Остаток дня прошел ужасно. Родители за ужином разругались в пух и прах, и Ярослав понимал, что это из-за него. А потом мама сильно обожглась, уронив горячую сковородку, и плакала на кухне, никого к себе не пуская. Она всегда, когда нервничала, то как будто нарочно искала травмы. И находила. А потом обвиняла в них близких, доведших ее до такого состояния.

Короче, вечер вышел один из самых гадких в жизни. Когда Ярослав укладывался спать, его просто разрывало от жалости к матери, от стыда перед отцом и от обиды на самого себя. Сколько еще предстоит сдать по жизни разных экзаменов, и, конечно, досадно, что эту цепочку он начал не лучшим образом. Как там пословица? Береги рубаху снову, а честь смолоду.

Ярослав никогда не искал виноватых в своих неудачах на стороне, он всегда обвинял самого себя – такая натура – и теперь, ворочаясь с боку на бок, изгрыз себе упреками все нутро.

– Кажется, полжизни бы отдал, лишь бы не было этого дня. Эх, если бы можно было поменять…

Он вдруг осекся, и, обернувшись, опасливо посмотрел на менялу.

– Смотри, ты этого не слышал, – строго сказал Ярослав, обращаясь к истукану. – Полжизни я тебе не предлагал. Жирно будет, понял?

Вспомнились недавние слова мамы: «Ох, уж эти ваши обмены! Вы там самих себя променять готовы!»

Он лег в постель, выключил свет и продолжал рассуждать уже в темноте.

– Ну, один день я, может быть, и отдал бы…

Ярослав покосился на менялу. Тот невозмутимо стоял на полке, освещенный лунным светом.

– Ну, может быть, два…

Никаких перемен.

– Ладно. Три.

Стоило ему это произнести, как что-то случилось. Словно легкий ветерок пробежал по комнате, и возникло странное ощущение, что все стало другим. Ярослав приподнялся на локте и огляделся в полумраке, стараясь понять: что изменилось? Вроде бы, ничего. Он снова взглянул на менялу.

И мог бы поклясться: в этот момент на бронзовых губах играла та самая, довольная плутовская улыбка.

– Ярик, просыпайся! На экзамен опоздаешь! – мамин голос, звучавший из кухни, вытащил Ярослава на яркий свет из глубокого колодца сна.

– Да-да, мама, уже встаю, – отозвался он и тут же вскочил, как ошпаренный. «Какой экзамен? Он же вчера был!»

– Вставай! – настойчиво повторила мама, – Завтрак стынет!