Пока власть не осознает, что силовиков, медиков и учителей надо финансировать не по остаточному принципу, а в первую очередь — ничего толкового построить не получится. На голом энтузиазме долго не продержишься. Сгорают даже Павки Корчагины.

— Давно пора, товарищ начальник, — просиял паренёк.

— Конечно, давно. Личность покойного установили? — вернулся я к главному предмету разговора.

— Сразу, как сюда приехали. Это хозяин дома — Василий Дужкин. Вы не переживайте, товарищ начальник, мы всё как надо сделали. Да и дело на поверку пустячным оказалось. Сейчас следователь приедет, бумаги оформит и можно сразу в архив…

— Если пустячное — почему меня из горисполкома так срочно дёрнули? Что-то не договариваете? — нахмурился я.

— Мне от начальства скрывать нечего… А вас срочно для порядку вызвали, — ответил Леонов. — У нас ещё при Токмакове завелось, что начальник милиции должен присутствовать при всех смертельных случаях, вне зависимости от обстоятельств.

Мало кого радует, когда на место преступления приезжает большое начальство. Пользы для расследования от этого мало, больше нервотрёпки для оперов.

Но и начальство понять можно — над ними своё руководство имеется, перед которым нужно держать ответ.

— Где труп? Уже забрали?

— Здесь остался. В другой комнате лежит. Пойдёмте, я всё покажу.

Часть дома была перегорожена фанерной стенкой, за ней располагалась спальня.

При входе в глаза сразу бросалась широкая кровать: в народе такую обычно называют «траходромом». Кроме неё в комнате находился массивный платяной шкаф, высотой почти до потолка.

Единственное окно в закутке было завешено ситцевой занавеской в цветочек, создавая в комнатке уют.

Я принюхался. Окно было плотно закрыто, запах горелого пороха не успел выветриться, но к нему ещё подмешивался какой-то сладковато-приторный аромат.

Кровать была не застелена. На краю, положив голову на подушку, на спине лежал мертвец — крепкий мужчина средних лет в исподнем. Его рука безвольно свесилась на пол. Пальцы сжимали рукоятку револьвера.

На левом виске кровавым цветком распустилась рана. Понятно, выстрел производился в висок.

— Вот, познакомьтесь — Василий Дужкин собственной персоной.

— Кто опознал?

— Так сосед же, Вощинин.

— Откуда здесь револьвер? — спросил я, на секунду оторвавшись от изучения покойника.

На первый взгляд всё выглядело как обычное самоубийство. Люди по-разному стреляются: и сидя, и стоя, и лёжа. Этот пустил себе пулю в висок, не вставая с кровати.

Что ж, его выбор как свести счёты с жизнью…

Картинка довольно реалистичная: вот, наверное, почему Леонов заранее счёл дело пустячным.

— Думаю, это его служебный. Дужкину по должности полагалось иметь при себе оружие. Но я проверю для точности, — пообещал Леонов.

— Служебный, значит… И кем работал наш покойник?

— Со слов соседа — экспедитором в какой-то конторе, занимающейся добычей платины.

— Ого, — присвистнул я. — Добыча платины — дело серьёзное. Просто лакомый кусочек для криминала. Контора была государственной?

— Кажется, да, — неуверенно произнёс Леонов.

— Без всякого «кажется». Место работы, должность — установить обязательно.

— Сделаем.

— Кто осматривал тело, кроме меня и вас?

— А чего его осматривать, и так всё понятно: человек сам себе пулю в висок пустил. Видать, припекло горемыку, — пожал плечами Леонов.

— То есть первичного осмотра места преступления не было, отпечатки не снимались…

— Ну, мы походили, конечно, посмотрели. Только чего дёргаться-то? Картина с первого взгляда ясная, — стал оправдываться Леонов. — Самоубийство как самоубийство… Каждый месяц кто-то на себя руки накладывает.