Мельников тут же вздрогнул.

– Я давно не получал от него писем, – добавил Т.Д.

Разумеется, сотрудник советской миссии не мог сказать, что Николая Конрада арестовали больше десяти лет назад и отправили в шарашку. Каким-то чудом ему удалось выйти на свободу. Понятное дело, почему от него не было вестей. Одна открытка – и получи еще десять лет…

Воцарилось молчание. Положение спасла госпожа Сато, принесшая десерт. Все воодушевились. Американец Дон начал вспоминать о своей службе во время войны, что он прочел сотни писем японских солдат, и этот опыт сильно повлиял на него. Мельников сам должен был заниматься тем же, но на войну опоздал. Он завидовал американцу, тот мог свободно, без неловких пауз, разглагольствовать о своем прошлом и спокойно планировать будущее без страха за себя и своих близких.

– Как жаль, что я не знаю английский так же, как вы японский, – похвалил Дона Т. Д.

Сато-сэесэй сказал, что пора подавать рисовый чай. Мария принесла на подносе чашечки с напитком. Т.Д., сделав один глоток, тут же произнес, что пора и честь знать. Дон также едва отпил из своей чашечки и повторил фразу вслед за писателем.

Хозяин дома проводил гостей до калитки. Для каждого из них сэнсэй заранее приготовил книги. Собственно, за ними они и зашли.

Мария объяснила Мельникову, что это старая киотская традиция. Мол, когда подают рисовый чай, это знак гостям собираться. Сато хоть и был коммунистом, но в первую очередь он был уроженцем Киото и по-своему чтил прежние обыкновения.

– Мне тоже пора назад, днем принесли телеграмму. Требуют меня назад, – произнес Мельников. – Завтра поезд.

4

Провожала Мельникова госпожа Сато. У сэнсэя же были лекции, к которым он так тщательно готовился. Мария приготовила в дорогу гостю бэнто – коробочку с едой.

Было решено выйти пораньше и дойти до вокзала пешком.

– Хорошо, что вы у нас погостили, – сказала госпожа Сато.

– Вы спасли мне жизнь. Даже не знаю…

– Александр Борисович, не корите себя.

– Что, простите?

– Не корите себя за судьбу. Ваше молчание рассказало нам многое о вас. Что Бог ни делает, все к лучшему.

– Да я и не корю. Просто, видите, я на службе. Еще мать, сестра…

– Я все понимаю. Есть японская пословица: «Торчащий гвоздь должен быть забит». Мы сами были такими гвоздями. Мы остаемся ими. Вы сильный человек. Иногда и молоты ломаются. – А иногда и серпы.

Мария улыбнулась.

Они переходили дорогу, и в этот момент буквально в паре метров от них пронесся джип с американскими солдатами, чуть не сбив их. Инцидент прервал диалог, и настроиться на прежний лад было сложно. Мельников сменил тему и остаток пути без устали рассказывал о том, как его в детстве сбила машина возле германского посольства, и первое, что он увидел, когда очнулся, была гигантская свастика.

– Я вам еще книгу приготовила в дорогу. Вы ее так и не дочитали, – произнесла Мария и протянула Мельникову сборник новелл Мори Огая. – Как прочтете, поделитесь своим мнением. Наш адрес вы запомнили.

– Даже не знаю, что и сказать. Мне они очень понравились. Но я не все понял.

– Поймете рано или поздно.

Госпожа Сато официально поклонилась, Мельников в ответ сделал то же самое. Он хотел было еще что-то сказать. Но из забегаловки рядом с вокзалом раздались звуки джаза. Играли «Sing, sing, sing».

На реке Сумида

И снова Токио. Снова толпы. Снова пыль и шум. Мельников уже успел отвыкнуть от этого. Стало еще жарче. Но кожа давно привыкла к японскому солнцу. Наступило лето.

Госпожа Судзуки обрадовалась возвращению постояльца. Ее удивил внешний вид советского гайдзина: тот сильно похудел. Она предложила Мельникову постирать одежду, сильно засаленную в пути. Переводчик не стал отказываться, благо запасной комплект он оставил в своей комнате, и было в чем пойти на работу.