Мельников проснулся в той же комнатке в доме господина Сато. На лбу у себя он почувствовал марлю компресса. Рядом на татами лежали лекарства и стоял тазик с водой. Мельников попытался было встать. Но не смог. Сил не было. Также его мучила жажда, хотелось крикнуть: «Пить!» Он попытался. Но из уст вырвался лишь шепот.

В голове был жуткий туман. Мельников не мог вспомнить деталей недавнего прошлого. Федин. Поезд. Сато. Поездка к тому старику. Но что дальше?

И снова темнота. И снова бег по переулкам, переходившим в коридоры. И снова черный человек. Жуткий скрежет металлических засовов.

Наконец-то свет. Солнце словно заполнило комнату желтым эфиром. Когда Мельников вновь проснулся, был уже день. Рядом с ним на коленях, по-японски, сидела девушка лет 23—24. В чертах ее лица можно было угадать как европейские, так и азиатские черты. Она сделала ему укол в левую руку. Да так умело, что боль совсем не ощущалась.

– Проснулись? Как вы себя чувствуете? – спросила она на русском.

– Хорошо.

– Я померила температуру. 37,1. Жара больше нет. Кризис миновал.

– Простите. Откуда вы знаете русский?

– Мой муж вам не говорил? Это язык моего отца, Александр Борисович.

– Муж?

– Да, он рассказал мне о вас. Меня зовут Сато Мария.

– Вы супруга Сато-сэнсэя?

– Я рада, что вам получше. Лежите, отдыхайте. Я принесу вам чего-нибудь откушать.

– Откушать?

– Есть. Трапезничать.

Мария встала и вышла из комнаты. Отрывки сна все еще вертелись в голове, но их потихоньку вытесняли впечатления от новой встречи.

Мельников потерял сознание в день приезда. Сразу же после ужина. Доктор Ито, пришедший осмотреть гайдзина, поставил диагноз: грипп на фоне нервного и физического истощения. Выписав рецепты, он вспомнил пару историй из своей студенческой юности, пришедшейся на эпидемию испанки, после чего удалился.

Федин решил не дожидаться выздоровления товарища, передал Сато деньги (тот упорно отказывался, но журналист в итоге просто оставил их на пороге) и сказал, что проинформирует начальство в Токмо о состоянии здоровья их сотрудника, после чего поспешно покинул дом и едва успел на поезд.

Мельникову повезло. Супруга Сато-сэнсэя была хорошей медсестрой. Собственно, он и его будущая жена познакомились в госпитале. Мария была дочерью белоэмигранта и японки. Такая же гонимая, как он.

В больницу Сато Рю попал сразу после тюрьмы. Мария быстро прониклась симпатией к бывшему узнику. Ему она уделяла куда больше времени, чем другим больным, хотя это и не было положено по инструкции. Но Мария все же была японкой только наполовину.

Они спасли друг друга в эпоху тьмы и мрака, вместе пережили войну. Когда Сато вновь попал ненадолго в тюрьму в 1945 году, его жена неведомыми путями умудрялась передавать ему в камеру лекарства и посылки. В то голодное время ей как-то удалось достать на черном рынке немецкую тушенку. Узник был сильно удивлен, когда в передачке обнаружил ржавую банку с орлом и свастикой.

И вот в доме Сато-сэнсэя оказался больной гость из Советского Союза. Благодаря квалифицированной помощи Марии и лекарствам, прописанным доктором Ито, Мельников быстро пошел на поправку. В тот же вечер он попросил что-нибудь почитать, а через пару дней уже сам спускался в столовую. Сперва не без помощи госпожи Сато, но затем силы вернулись. Мельников даже вновь стал улыбаться.

Он много говорил с супругами. О книгах, о войне и семье. О последнем он распространялся с неохотой. Да, есть мать, также переводчица. Есть сестра, умница, красавица. Отец… про него он умолчал.

Есть вещи, которыми трудно делиться даже с теми, кто спас тебе жизнь. Но долгих пауз в разговорах не было. Спасала любовь к классике: Толстой, Чехов, Гоголь приходили на помощь. Единственное, что удивило супругов, – это крайне негативная оценка их гостем творчества Достоевского.