Самоходные экипажи без лошадей, с обтекаемыми стальными корпусами и двигателями на сжатом воздухе, хранящемся в сферических баллонах.

Летательные аппараты на кристаллической тяге – не с машущими крыльями, а с неподвижными плоскостями и светящимися голубыми «движителями» на концах. Рисунки сопровождались пометками: «Кварц голубой, фокусировка луча? Солнечная линза?».

Механические птицы с латунным оперением и часовым механизмом внутри, способные преодолевать сотни миль по заданному маршруту с крошечным свитком в лапке. На полях: «Пружина главная – бронза, шаг крыла – 15 см, дальность – расчет по ветру и трению…».

И самая загадочная страница – схема «Вычислительного автомата». Лабиринт шестеренок, валиков и рычагов, занимавший целый разворот. Подпись: «Машина Логики. Для решения уравнений высшего порядка. Теорема Энграва о дифференциалах – применима?».

Гаррет Верн лелеял для сына другую судьбу. Стабильную. Почетную. Безопасную. Он видел его инженером в армейских мастерских, как он сам. Человеком в чистой, пусть и промасленной, униформе, с твердым жалованьем и пенсией. «Хотя бы не на фронт, – часто говорил он Лоре по вечерам, потягивая дешевый чай и глядя в потухшую печь, вспоминая свою молодость и ужасы Войны Семи Труб, где он чудом выжил, чиня бронепоезда под артиллерийским огнем. – Пусть его мозги работают в тепле и безопасности. Мир жесток, Лора. Жесток и беспощаден к мечтателям». Лора молча кивала, ее пальцы бессознательно сжимали край фартука.

Но судьба, как паровой молот, ударила по наковальне их планов в тот самый день, когда двенадцатилетний Элиас ворвался в дом не с улицы, а из своей мастерской, с таинственным свертком в руках, тщательно обмотанным промасленной тряпицей. Его глаза горели, щеки пылали, дыхание сбилось от бега.

– Пап! Мама! Смотрите! – выпалил он, едва переступив порог.

Гаррет, читавший вечернюю газету с новостями об испытаниях новых броненосцев класса «Громовержец», недовольно нахмурился, откладывая листок.

– Это что еще? Опять какую-то железяку с помойки приволок? – пробурчал он.

Вместо ответа Элиас, стараясь сдержать дрожь в руках, осторожно развернул ткань. На кухонный стол, покрытый потертой клеенкой, легла странная конструкция. Медные трубки, тщательно изогнутые и спаянные, образовывали нечто вроде внутреннего скелета. К ним крепились крошечные клапаны и рычажки. Все это было заключено в аккуратный деревянный корпус, отполированный до блеска и напоминающий по форме скрипичный футляр. На передней панели виднелись несколько маленьких отверстий.

– Музыкальная шкатулка, – прошептал Элиас, и в его шепоте слышалось напряжение скрипичной струны перед самым красивым аккордом. Он осторожно повернул небольшой рычажок сбоку.

Механизм внутри ожил с тихим, мелодичным жужжанием. Шестеренки завращались, клапаны открылись с едва слышным чик, и из тонких медных трубок полилась мелодия. Но это была не резкая, механическая трель фабричных автоматонов, развлекавших публику на ярмарках. Звук был мягким, переливчатым, глубоким. Он вибрировал, дышал, наполняя маленькую кухню теплом и нежностью. Это был «Лунный вальс» – любимая мелодия Лоры, которую она часто напевала, работая за швейной машинкой.

Лора замерла у печи, куда только что собиралась поставить чайник. Ее руки опустились, глаза широко распахнулись, наполнившись слезами, которые тут же скатились по щекам. Она смотрела не на шкатулку, а на сына, и в ее взгляде было столько изумления, гордости и нежности, что Элиасу стало жарко.

Гаррет молчал. Необычно долго. Он встал, подошел к столу, наклонился. Его грубый палец осторожно проследил по сложной системе рычагов и трубок, соединявших валик с шипами (где была записана мелодия) с медными «голосами».