– Наш “Антарес” уже старик, – замечает с улыбкой боцман. – Ему трудно тягаться с новейшими судами!

– Десять лет для “марсельцев” – младенческий возраст! – возражает капитан. – Согласны, нет?.. Значит, так! Вопрос, как вижу, упирается в дисциплину. Ну, здесь мы с первым помощником еще помозгуем. А что касается коммерческих тонкостей, думаю, второй штурманх кажется… Виктор Брагин?!.. не подведет. Сборник международных соглашений по вопросам торгового мореплавания станет для него настольной книгой. Так или нет?

Волошин разыскивает меня взглядом; поощрительно улыбаясь, обнажает золотую коронку. Весь салон разом поворачивается, как за теннисным шариком, в мою сторону. Полсотни глаз упираются в меня, выжидательно и как бы с новым интересом: мол, каков ты, Виктор Брагин?..

После собрания, расходясь по каютам, матросы обмениваются мнениями:

– Ну-у, новая метла по-новому метет!

– А что, правильно! Мы не аутсайдеры!

– А сорок процентов – это сколько в валюте?

– Братва! Я этого кэпа знаю, он на “Первомайске” старпомом молотил. На его вахте все и было – авария!..

– Да бросьте бакланить, елки-моталки! – кидает веское слово боцман. – Вам дело толкуют, а вы – “авария”! И на старуху бывает проруха!

Морской трамвай пересекает угрюмую, засыпанную осенними листьями бухту Золотого Рога. От причала я поднимаюсь до памятника Сергею Лазо, поворачиваю по направлению к морскому вокзалу. Ветер с Амурского залива продувает насквозь Ленинскую улицу. Темные тучи надвигаются на сопки. На кинотеатре “Уссури” зажглась и потрескивает зеленая реклама. Телевизионная мачта со строчкой красных оградительных огней на Орлиной сопке то скрывается в облаках, то выныривает.

В просторных гулких залах нового Морвокзала малолюдно. За окнами – причалы тогового порта, там грузятся и разгружаются океанские суда. Точно гриф гигантской гитары, блестят под дождем платформы загородных электричек. Я сажусь в кожаное кресло, раскрываю газету. Сначала улавливаю далекий цокот каблуков по мрамору пола. Каблуки стучат ближе и ближе. Потом наплывает знакомый аромат духов…

– Здравствуй, Лера! – говорю я, не отрываясь от газеты.

– Здравствуй, Витя! – она опускается рядом.

– Устала?

– Немножко.

– Опять интервью?

– Моя профессия.

– Где поужинаем?

– Где чисто и светло.

– Значит, «У Хемингуэя»?

Она поднимается и подает мне руку. Рука у нее в черной перчатке. Перчатка контрастирует с белым пальто из плотной ткани, могущей противостоять любому дождю. Еще на ней черный шарф и черные чулки. Они делают ее похожей на негритянку. На элегантную негритянку. Только волосы, выгоревшие до пшеничной желтизны, возвращают нас из бананово-лимонной Африки в женьшеневое Приморье.

На привокзальной площади за виадуком старушки продают цветы. Они терпеливо сидят за корзинками с тоскующими гвоздиками и астрами, изредка перговариваются и без особого сожаления провожают взглядом прохожих, не пожелавших взглянуть на последние цветы года. Я всегда что-нибудь покупаю у них. На этот раз – фиолетовые астры.

– Человек так устроен, – замечает Лера, принимая букет. – Ему даже неважно, что, в принципе, делать; каждому доставляет удовольствие находится при деле в хаосе человеческой суеты…

Это она о старушках. Я замечаю: с некоторых пор ее тянет пофилософствовать. Может так она старается вырабатывать оригинальность журналистского мышления. Кто знает. Но я не спорю, хотя спорного в ее сентенцях иногда хоть отбавляй.

Каменные ступеньки ведут к пляжу Спортивной гавани. На пляжах пусто. На песок наползают длинные волны. За молом они катятся повыше и разбиваются о камни с тягучим шумом и плеском. Летом мы там купались. Теперь оттуда веет кислыми водорослями и горькой слизью. Яхты в гавани мотают белыми мачтами. Стеклянное кафе “Чудесница” светится в глубине пляжа. Внутри, точно в аквариуме, зелено от пальм и фикусов. Кафе не любят за обособленность, а нам оно нравится. Мы прозвали его “У Хемингуэя”.