Мне, к примеру, не хотелось бы, чтобы такой жертвой стала девушка Лера. Пускай – я, но только не она..

Над Орлиной сопкой, как медуза-аурелия, висило одинокое облако. На телемачте, взметнувшейся с вершины Голубинки, зажигались рубиновые огни. С берега тянуло терпкой горечью вянущей листвы садов и парков, такой знакомой и дурманящей, как, скажем, в какой-нибудь Австралии или Новой Зеландии.

Помнят обо мне здесь, на берегу, или события быстротекущей жизни давно смыли мой образ?.

«Антарес» становится на якорь на рейде в проливе Босфор-Восточный.

На берег никто не съезжает: ночью обещают швартовку к причалу. Но обещают не наверняка, а так – на всякий случай, как водится в нашей «буче, боевой, кипучей». Может быть швартоваться придется завтра, а то и послезавтра, когда освободится причал. Моряки, привыкшие к подобным посулам судьбы, не расстраиваются, играют в кают-компании в шахматы, стучат костяшками домино, кто-то барабанит на растроенном пианино. Вечер на рейде обещает быть скучным, одним из многих, и не таким, как в той песне.

Неожиданно по принудительной трансляции, которая проникает во все уголки судна, разносится густой баритон старпома:

– Внимание! Третьему штурману Брагину срочно подойти к своей каюте! Повторяю – срочно!..

Голос у старпома необычно веселый. Что случилось? Зачем я вдруг понадобился? Мое навигационное хозяйство в полном порядке. Направляюсь к своей каюте на палубе “А”. И что же?.. Первое, что меня ослепляет – букет ярко-красных гвоздик. За ними не менее пылающее от ветра и смущения лицо Леры, той самой самолетной попутчицы, которая боялась, что в сугробаx Сибири любовь сопряжена с простудой. Я узнаю ее и не узнаю.

– Лера?! Каким ветром?.. Здесь?..

– Я на катере… Понимаешь, первый раз… Не знаю, принято так, удобно… Но мне разрешили в диспетчерской, когда показала редакционное удостоверение…

– Конечно удобно, Лера! Еще как удобно!

Наверно, я сам пламенею не хуже гвоздик, потому что долго не в состоянии открыть дверь собственной каюты. Наконец, дверь позволяет нам войти.

– Какая же ты молодец, Лера! – оборачиваюсь я. – Здравствуй!

– Здравствуй, Витя! Разве на рейд пускают не всех? – спрашивает она, садясь на диван и немного приходя в себя.

– Только очень близких и только к капитану или, в крайнем случае, к старпому…

– А к третьему штурману нельзя?

– Как видишь, и к третьему можно! – хохочу я.

– Куда это поставить?

Вазы у меня, естественно, нет. Мы приспосабливаем под цветы пузатую бутылку из-под “Оушен-виски”. Вместе наполняем водой из-под крана, забрызгиваемся с ног до головы. Наши глаза встречаются, происходит какая-то электрическая разрядка, и мы улыбаемся друг другу просто и понимающе.

– Постой! – говоря я, высвобождая её из объятий. – У меня – подарок!

– О-о! Кашмилон! – с восторгом определяет Лера, примеривая розовую японскую кофту – А знаешь, – говорит она, расправля движением головы волосы, – того второго секретаря райкома сняли… Ну, помнишь? Вахтанга Циклариди?.. Он теперь на судоремонтном заводе работает… Каким-то строителем.

Лера сегодня необыкновенная. Я узнаю ее и не узнаю.

– Рассказывай, где плавали! – просит она. – Что видели? Мне, как будущей журналистке, все интересно.

– Впечатлений хоть отбавляй; но с чего начать?

– Начни хотя бы с того – почему у тебя такой вид?

– Какой?

– Не скажу, усталыйх но очень уж спокойный. Даже умиротворенный. Как будто к тебе каждый день приезжают невесты на пароход.

– Ах, вот ты о чем. Возможно, это естественное состояние человека, который после долгого плавания возвращается домой.

– Это хорошо, что ты чувствуешь меня домом, – смеется она.