– Ма-акс, – троллю мужа. – Смотри, твоя теща дает мастер-класс по купанию первенца!

– Ладно, – ржет мама. – Сливайте воду! Будем отмывать.

– А я думаю, чем воняет? – вынимая затычку, задумчиво тянет Максим.

– Родное не пахнет! Богатая будет, – парирует бабуля. – Иди ко мне, деточка! Боевое крещение пройдено.

Мама быстро втянулась в роль бабушки. Мы оставляли у нее детей на выходные – учились, тусили, работали. Детям с ней было весело и спокойно. Они вместе готовили, учили стихи, устраивали спектакли. Злату водили на бальные танцы. Она была Золотишечка, Золотце, Золотко, самый одаренный ребенок на свете. Как-то я сама забирала ее с занятия, и тренер шепнул мне по секрету: вы меня извините, но Злата вовсе не слышит музыку. Плохо гнется: похоже, звездой сцены ей не стать. А мама тем временем повторяла: скоро на первенство мира поедем! Завоюем все кубки! Злате положено золото!

Так было и в тот ноябрьский день. Четырехлетняя Злата неделю торчала у мамы. Я защитила очередной курсовик и собиралась отметить с подругами в «нашем» кафе на Таганке. Но внутри все горело: «Мне надо домой!» Первым делом за городской телефон, звонить маме – как доча. Но ответила Яна, племянница:

– Катя, у нас беда! Бабушка убежала к соседке.

– А что с ней?

– Злате плохо. Она наглоталась таблеток и умирает!

– Каких таблеток?

– Да в «Киндере». Кажется, кафелин.

«Господи! – пронеслось в голове. – Какой “Киндер”? Какой кафелин? Кофеин?…. Твою ж мать… Клофелин! Растворяется моментально».

Дрожащей рукой звоню в «скорую»:

– Ребенок съел клофелин… помогите…

– Уже выезжаем.

Бегу в гараж (почему?) искать Макса, а он (почему?) уже там. Едем в сторону мамы. Тут полчаса. Последний поворот… навстречу нам «скорая». Ни минуты сомнения – внутри наши. За ними! Паркуемся. Забегаю в приемное отделение. Злату уже увезли в интенсивную терапию. Мама в пальто поверх домашнего платья бесцветным голосом выдает показания доктору:

– Стало давление прыгать. Попросила подругу отсыпать мне клофелина на всякий пожарный. В яичке пластмассовом из-под «Киндера» принесла… Да, в сервант. Да немного таблеток… штук пять или семь. Не успела подальше убрать, отвлекли.

Лечу на нее, ору:

– Мама! Ты ох…ела? Таблетки в коробочку из-под «Киндера»! У тебя мозги есть вообще? Как они оказались у Златы?

Доктор взглянул осуждающе:

– Можно закончу? – И к бабушке: – Во сколько она к вам пришла за водичкой?

– За соком. Мне кажется, часа в два. Я за соседкой, она медсестра… Желудок промыть собиралась… она же поправится?

Я как будто со стороны слышу собственный ор:

– Почему ты сразу не вызвала «скорую»? Какая тетя Таня тут, вашу мать? Если она не очнется, я никогда тебя не прощу! Доктор, скажите ей, что она…

– Не мешайте работать. Мы принимаем все меры. Вес маленький, доза большая. Времени много прошло. Не знаем, как поведет себя организм. Клофелин – скоропомощный препарат, он усвоился моментально. Пытаемся его вымыть и компенсировать. Но антидота к нему нет. Молитесь! Пошел лечить вашу дочь.

Покрываюсь холодным потом… «Молитесь».

Не знаю, как мама ушла из приемного. Не помня себя и без пауз я мысленно говорила со Златой:

– Заинька, маленький птенчик, ты очень нужна мне! Пожалуйста, возвращайся. Мы с папой так тебя любим…. Живи, Золотишечка. Я спою тебе песенку… Сказочку расскажу… Милая, только будь!

Мы уехали. По телефону в приемном покое про состояние Златы нам отвечали: «Тяжелое». Я продолжала с ней мысленно разговаривать.

Спустя годы Злата рассказывает, что не слышала этих наших диалогов. Очнулась в темной палате. Трубки какие-то, провода… Что-то пикает.