Дома папа звонит властной женщине – теще: «Договоритесь, пожалуйста, в музыкальной школе, чтобы педагог занималась с ней каждый день гаммами и этюдами по три часа. Нам нужно сделать хорошую технику». Слышу, что сильная женщина, моя бабушка, не смогла ему отказать.

– Может, хотя бы не каждый день? – вмешалась мама.

Папа снял толстые очки, чтобы протереть стекла и не смотреть ей в глаза:

– Так она все забудет. А руки должны работать.

– Но Катя совсем ребенок! Ей должно нравиться. Это ж каникулы! Девочке восемь лет.

– Как решил, так и будет. Она потом спасибо еще скажет. Раз не понимаешь в музыке, лучше не лезь.

Мама включила погромче пластинку про миллион алых роз и ушла мыть посуду.

Я чуть в обморок не упала. Какое предательство! Так испортить мне лето! Ну ладно, прорвемся. Всего три часа. Отыграл и свободен. Вот только как Кеша без меня будет? Не забудут ли они его покормить и накрыть клетку на ночь? «Ке-е-еша! Хороший мальчик. Поцелуй меня. Только ты меня понимаешь. Играть гаммы, когда на улице лето!» Волнистый попугай сел мне на пальчик и нежно «поцеловал» – ткнулся клювом в нос. Я погладила его голубые крылышки и отнесла в клетку спать. Завтра с бабушкой в поезд.

Я сейчас понимаю, почему папа настойчиво делал меня музыкантом. Он делился со мной самым ценным ресурсом. Он жил музыкой, и она помогла ему справиться с трудным периодом жизни. Студентом они подфарцовывали с другом, сыном директора колхоза. Но ребят поймали. Для его отца это был бы крест на управленческой карьере. Поэтому он убедил моего папу – парня из более бедной семьи – взять вину на себя за определенную помощь в будущем. В колонии папа заведовал культурной жизнью заключенных, давал концерты и уходил в музыку, чтобы не видеть кошмара, который его окружает. Научился играть на всех музыкальных инструментах.

Освободили его досрочно, и благодаря связям и поддержке того директора он попал на приличную работу, где встретился с мамой. Возможно, поэтому папа был со мной скуп на эмоции. Слишком привык быть в себе.

И вот возвращаюсь я загорелая, выучив стопятьсот сложных этюдов с каникул. Как Кеша? А он на меня и не смотрит. «Отвык совсем», – думаю. Сажаю его на руку, глажу крылышки, в клювик целую. Тюк! – и губа надувается справа. «Что с тобой, маленький? Ты обиделся, что я так надолго уехала?» Тюк! – и губа надувается слева. «Мама, что с ним?»

Оказалось, что это уже не Кеша. Родители все же не уследили, и Кеша пал жертвой в неравном бою с соседским волосатым чудовищем – кошкой. Так что это вообще другой попугай! Мама думала, я не замечу. Не хотела меня расстраивать.

На этом грустные новости не закончились. Как-то я вернулась из школы пораньше и слышу, что папа говорит по телефону… каким-то особенно ласковым голосом. Со мной он никогда так не разговаривал!

– Лорик, милая, я тоже ужасно соскучился… Через три дня мы увидимся. Билеты достал в театр…

Ничего себе! Что еще за Лорик?!

– Как ты сегодня спала? Съела тортик из «Праги», который я приносил?

Что? Мой папа приносит кому-то тортики? Маме даже цветов не дарил года три!

– Икры еще принести? Да, конечно. У Вали возьму… Ну да, она пока не в курсе… Но я скоро ей все про нас расскажу! Соберусь и уеду к тебе.

Летать-копать! Мама через знакомство с директором «Океана» приносит икру, а папа ее этому Лорику… Предательство в кубе! Нечаянно щелкаю дверью.

– Ну, пока. Кажется, Катя вернулась. Целую (последнее – шепотом).

Спустя две недели папа по-тихому съехал, передав через друга ключи и письмо для меня. И осталась я с новым Кешей, который так и не шел ко мне в руки, делать уроки одна.