словах. – Я ясно излагаю?

– Вполне, – ответила Мари, оставшись недовольна его

уклончивым ответом. Он это тоже подметил, но молча наблюдал за её реакцией.

– Превосходно! – на выдохе пробормотала она.

Это вызвало слабую улыбку на его мужественном лице.

– Не забывайте также о том, что вы здесь не одна, в моё отсутствие за вами наблюдают мои люди, поэтому спите спокойно, – добавил он, поднимаясь со стула.

– А сейчас пойдёмте на улицу, там слишком хорошо, чтобы засиживаться в доме.

– Ладно, – робко ответила девушка.

– Не забудьте верхнюю одежду, в лесу ещё довольно сыро, – заботливо добавил он.

– Ишь какой хлопотливый и участливый преступник! —

полушёпотом произнесла Мари, выглянув в окошко, где во дворе похититель, в ожидании, бережно распутывал кусты роз, ветви которых крепко сплелись между собой.

– Знаете толк в садоводстве? – не без иронии спросила Мари, выйдя на веранду.

– У меня много талантов и гораздо больше положительных качеств, чем вы предполагаете.

– Кто бы сомневался. Розы распутал, тоже мне подвиг! При этом скромность, явно, не ваш конёк, – прошептала Мари.

– Что, простите?

– Говорю же, не смею подвергать сомнению ваши слова, – ответила она громче.

Они шли рядом по узкой тропинке, тёплые лучи солнца играли на её лице и в волосах.

– В эту пору здесь благодать! – глубоко вдохнув, произнёс мужчина. – Весной нужно дышать полной грудью, само слово уже играет на струнах души. Оно такое благозвучное, такое цветущее и приятно пахнущее пионами. Весенний тёплый ветер, распространяющий благоухание – это нечто восхитительное и умиротворяющее. Вот только зачерпнуть нельзя или взять в охапку, что ли, – безмятежно добавил он с полузакрытыми глазами.

Мари украдкой наблюдала за ним, не переставая удивляться. У неё не укладывалось в голове, как человек, пошедший на злодеяние, может так спокойно и тонко наслаждаться жизнью и рассуждать о прекрасном. В частности, в присутствии самой жертвы.

«Чистой воды нарцисс и циник!», – заключила она.

Вечером, закрыв двери и ставни на окнах, Мари сидела у камина с чашкой молока и бисквитами.

«Как он мог знать, что я их люблю? Уму непостижимо», – размышляла она, откусив кусочек свежей, приятно пахнущей ванилью выпечки. Девушка думала о нём, о их совместной прогулке сегодня. Она не могла избавиться от навязчивых мыслей о этом загадочном человеке, вызывавшем в ней огромный интерес и одновременно опасение…

* * *

Люси разочарованно поднялась, чтобы уйти.

– На что я только надеялась, придя сюда. Нет, чтобы «живи да радуйся». А я что удумала. Вот полюбуйтесь, стою пред вами, как посмешище, отвергнутая искусительница. Полнейший вздор! И чем я только думала? А вы верно подметили: мы совершенно разные. Пожалуй, я слишком хороша для вас, даже чрезмерно. Извините, впредь я не стану вас беспокоить, навязывая вам свою компанию! – всхлипнув и, положив на столик пригласительные на свадьбу, выбежала прочь из ресторана, куда

полчаса назад вошла вслед за Эштоном.

Ошеломлённый горой упрёков и очередным припадком Люси, Эштон развернул пригласительную открытку, на развороте которой была указана дата торжества – 06.06.1864.

Эштон ни в чём не провинился перед ней, и её нарекание не имело никакого основания, кроме как следствие её немыслимых, неоправданных надежд. Эштон испытывал к Люси сочувствие, жалость, даже опасение за её будущее, что угодно, но явно не влечение.

Он сурово посмотрел вслед экипажу, извозчик которого увёз раздосадованную девушку.

– Только этого мне и не доставало, мало в жизни драмы. Вот и это недоразумение случилось, – иронично молвил он.

– Какая мелодрама! Подайте мне салфетку! – послышался знакомый бархатный голос за спиной. Эштон впервые за утро улыбнулся и, повернувшись лицом к обратившемуся, качая головой, произнёс: