– Неужто, Мельхиор, ты ловко так сыграл спектакль? – вслух сам себе проговорил Птолемей. – Конечно! Привлёк для этого свою дочь с наместником и внушил мне, что Авеста хранится в Узундаре. Хотя она лежала в это время в десяти шагах от нас! А в день моего отъезда отправил и её в другое место, дабы не искушать судьбу, – он потянул уздечку, подсознательно не желая идти к месту казни; жеребец замер. – И, вероятно, данная дезинформация была готова загодя, ведь даже в Согдиане её кто-то продвигал успешно, коль она дошла до Александра.

Задумавшись, наездник ослабил поводья. Конь двинулся вперёд, и с первым его шагом у стратега родилось осознание причин отсутствия реакции кинжала на спасение царя и захват крепости: умом мужчина понимал, что Книга где-то здесь, однако интуиция шептала: «Не факт!». Птолемей только сейчас вспомнил, что ещё по дороге с Па-и-мирха, когда Элия ему рассказал о своих наблюдениях, у него возникли сомнения. При этом он их не опроверг, почему они и спрятались где-то внутри, на периферии сознания, не позволяя запустить механизмы, созданные внушением. Ведь Мельхиор его не обманывал, а выводы о месте схрона – он сделал сам. Сам! Поэтому они и затмили его разум, не дав объективно оценить факты. И всё, что противоречило этим выводам, он попросту в дальнейшем игнорировал, а что подтверждало – радушно принимал без всякой критики.

Как всегда, найдя объяснение «необъяснимому», Птолемею стало легче, однако появилось неуловимое ощущение, что и эти выводы, им попросту надуманы. Разбираясь во множестве деталей, он закопался в глубину, где уже нечем дышать и целостной картины точно не увидеть.

Стратег плотнее обжал конские бока ногами и замотал головой, словно пытаясь выбросить из неё всё ментально-чувственное содержимое. Конь воспринял лёгкие толчки в бок шенкелями за команду, и пошёл быстрее. Часовой стоял на тропе. Птолемей перекинул из-за спины яркий плащ – солдат тут же освободил дорогу.

Несчастных распяли на Х-образных крестах, привязав помимо запястий и лодыжек, бёдра. Такой способ казни позволял избежать смерти от удушья, постепенно возникающего, когда жертву крепят лишь за руки. Грудные мышцы под тяжестью тела очень быстро устают расширять лёгкие и гипоксия лишает мученика сознания, а вскоре и жизни. Дабы продлить мучения, привязывают лодыжки, но сила ног тоже конечна и через несколько часов они уже не держат вес.

Птолемей тяжело вздохнул, увидев, как солдат поднял на него взгляд, вполне ещё осмысленный, хотя уже и потухший. Впереди послышались стоны и мольбы о пощаде. К утру здесь будет тишина… но умрут несчастные нескоро, ведь смерть от удушья, им не грозит. Зачем он сюда приехал? Стратег множество раз видел казни, и всякий раз его начинало трясти, словно это ему предстоит умереть. Он поднял голову и тут же отвернулся: десятки тел, беспорядочной гирляндой висели на разной высоте каменной стены. К чему подобная жестокость? Стало дурно, он потянул повод, чтобы развернуть коня, но тот почему-то воспротивился и вместо этого продолжил идти по тропе вперёд. Стратег затянул уздечку, однако жеребец тут же встал на дыбы, и когда наездник рефлекторно ослабил хват, конь рванул вперёд уже крупной рысью.

– Тор! – крикнул Птолемей, с силой рванув уздечку так, что трензельное железо чуть не порвало скакуну рот. – Стоять!

Конь чуть взбрыкнул, но далее противиться не стал – замер, тяжело дыша. Наездник спешился.

– Куда ты меня ведёшь? – стратег похлопал жеребца по скуле, прекрасно понимая, что теперь его конь больше хозяин своего табуна, нежели боевая и послушная машина. – Твои кобылы не там, – он проследил взгляд лошади, устремлённый в сторону череды крестов.