Сергей, потрясённый прочитанным, поднял голову. У девушки на глазах навернулись слёзы. Она подвинула блокнот к себе. Написала: «Это даже не крупица, это ничтожная часть первых минут моей новой жизни. Где-то месяца три я жила примерно так. А потом стало ещё «веселее»: я вдруг поняла, что весь прошлый жизненный опыт, все воспоминания, они словно хранятся в отдельной шкатулке, и при желании, то, что я уже вспомнила, я могу доставать оттуда, а если захочу – могу закрыть крышку и видеть мир как в первые минут после рождения – напрямую, а не через призму этого опыта. Потом оказалось, что и новый жизненный опыт, он тоже копится в подобной коробочке, только другой, и это хранилище, также подвластно моей воле: хочу использую, а хочу – закрыла и «не помню». Сейчас слёзы бегут сами собой: обе шкатулки открыты, из первой всплыла память о моей счастливой маме до; из второй – какую боль пришлось ей пережить после».

Кузнецов оторвался от чтения, поднял глаза на Аишу. Она плакала беззвучно, прикусив губу и только чуть вздрагивая всем телом.

– Прошу тебя. Не плач, – он взял её за руку, сам находясь в смятении. – Закрой обе шкатулки… и улыбнись мне. Пожалуйста.

Девушка улыбнулась сквозь слёзы. Некоторое время рассеянно понаблюдала за мухой, сонно ползущей по столу, а затем, как-то странно посмотрела в глаза собеседнику и быстро черкнула одну фразу. Не глядя на мужчину, придвинула к нему блокнот: «Когда обе шкатулки закрыты – я настоящая, и становлюсь такой».

Кузнецов, даже не видя лица, сразу почувствовал в ней перемену. Он еле сдержался от рефлекторного желания поднять голову и продолжал сидеть, уткнувшись в блокнот. В абсолютной тишине было слышно, как за стенкой похрапывает Максим.

– Такой, это…па́ри…? – уняв волнение, в конце концов, вымолвил он, находясь всё ещё в прежней позе.

Нежные пальчики коснулись подбородка, и, повинуясь их воле, мужчина поднял голову. Аиша смотрела на него: уже знакомая неуловимая тень улыбки на губах и бешеное изумрудное пламя, которое во влажных глазах, казалось настолько ярким и необузданным, что Сергей физически ощутил подобие солнечного ожога роговицы.

– Настоящая, ты мне нравишься ещё больше…, – вырвалось у него признание, хотя, чтобы спрятать смятение за стеной иронии, он хотел так отшутиться. – В смысле, становишься очень понятной, – после чего наклонился, робко поцеловал её и снова вернулся в прежнее положение.

Лишь дыхание стало чуть глубже и порозовели щёки: Аиша также смотрела на Сергея, по-прежнему слегка придерживая пальцами его подбородок. Кузнецов же, впал в какую-то прострацию: он сам поцеловал Аишу, или на то была её воля? Или… или вообще – поцелуй ему почудился?

Она опустила руку, и как ни в чём небывало, взяла карандаш. Пока строчила в блокноте, Сергей даже чуть запаниковал: силясь поймать за хвост ускользающий образ мимолётного воспоминания, он всерьёз усомнился в реальности произошедшего и пытался теперь найти хоть какие-то тому доказательства.

– Что за… – пробубнил он, облизывая губы в надежде почувствовать вкус поцелуя.

Девушка услышала, подняла взгляд, широко улыбнулась и продолжила писать. Кузнецов же, окончательно растерялся. Опять его ум оказался беспомощным что-то понять. Опять из-под логики выбита почва, и вполне очевидный факт, почему-то оказывается в той «коробочке» головного мозга, где по идее, всегда хранились его фантазии.

Аиша закончила, придвинула блокнот. Сергей даже не взглянул на неё. Сразу принялся читать, опасаясь, что «ведьма» играючи поколет его, как матёрый опер раскалывает неопытного хулигана-первоходку.