– Никак, – продолжал мужчина, которому участие в беседе Никиты едва ли было нужно. – Никак, понимаешь? Все, на что ты способен – это склеить девчонку за стойкой ресепшена и в очередной раз бездарно потратить заработанные мною деньги. Нужно с этим что-то делать, Никит.

– Что-то делать? Что ты имеешь ввиду? – Червячок сомнения медленно заворочался у него глубоко внутри, намекая, что это все плохо кончится.

– Так больше не может продолжаться. Пора, наконец, взрослеть.

– Эй, пап, ты чего? – Никита напрягся и немного подался вперёд, все ещё надеясь, что это отец просто так вымещает злость. Сейчас успокоится – и все встанет на круги своя.

– А ничего! – рявкнул Лев Антонович, хлопнув ладонью по столешнице из массива дерева. – Мне надоело, что ты только и делаешь, что прожигаешь жизнь. Тебя вообще интересует хоть что-то, кроме девчонок и тусовок? – он дождался неуверенного кивка сына и продолжил: – Я в твои годы на двух работах пахал и ещё учиться успевал. А ты?

– А что я? – начал Никита, но отец его прервал.

– А ты живёшь одним днём и дальше носа своего не видишь. Как я это все, – он обвел руками кабинет, – тебе оставлю? Да ты в первый же месяц развалишь то, что я создавал годами. Да, я сам виноват. Мне пришлось несладко, а в детстве так вообще ничего слаще морковки не ел, и мне так хотелось дать хоть тебе все и даже больше. Но, похоже, я немного перестарался.

– Что-то ты поздно это понял и решил меня воспитывать, – холодно отозвался Никита. – Мне двадцать, а не два.

– Никогда не поздно, сынок.

И вот теперь Никите на самом деле стало страшно. Тяжелые нотки в голосе отца, которых он раньше не слышал, очень его напрягали. Конечно, отец и до этого его ругал и часто был недоволен, но сейчас что-то неуловимо изменилось. И дело даже не в опоздании, хотя и в нем тоже. Сегодня Льва Антоновича настигло озарение – и он увидел сына другими глазами. И увиденное ему очень не понравилось.

– И что ты хочешь этим сказать? – Внешне Никита сохранял хладнокровие, но внутри дикие чертята уже отплясывали румбу на могиле его спокойной жизни.

– С этого дня начинаешь самостоятельную жизнь, – отрезал отец. – Съезжаешь из дома, устраиваешься на работу. Сам себя содержишь и сам за себя отвечаешь. Счёт я твой заблокирую. Придется барахтаться самому.

– Да ты шутишь что ли? – выдохнул Никита, округлив глаза. – Куда я пойду?

– А я откуда знаю? Ты взрослый человек, реши проблему сам. Я всего добивался самостоятельно, и мне никто ничего не дал просто так. Вот и ты попробуй. Докажи мне, что ты чего-то стоишь.

– Иначе что?

– Иначе не только из дома выгоню, но ещё и из завещания вычеркну, – прорычал Лев Антонович тоном, исключающим любые шутки. – Хочешь оставить за собой место в моей компании, сначала покажи, что ты его достоин.

– Да ты чего, пап? Я исправлюсь, честно! Хочешь буду каждый день в два часа приезжать в твой офис, чтобы отметиться? Как у участкового, – Никита нервно рассмеялся, хватаясь за любую соломинку в надежде переубедить отца.

Но упорству Льва Антоновича можно было только позавидовать. Не зря же он сумел с нуля открыть целую сеть автосалонов. И уж если он решил, что будет так, как он сказал, значит так тому и быть.

– Вот и посмотрим, исправишься или нет.

– Куда мне, блин, идти работать? А жить где?

– Это теперь твои проблемы, сынок. Вот и решай их. А теперь все, давай, иди. Я и так потратил на тебя кучу времени. А оно, между прочим, очень дорого стоит. Поработаешь – поймёшь. Завтра утром можешь заехать домой за вещами, я там буду ровно до половины восьмого. Опоздаешь – второго шанса не дам, останешься без всего.