Но мальчик… Тело безвольное, мягкое. Поднять руку – сил уходит, как убедить маму не ругаться с учителем после двойки в дневнике. В уме – сумятица: картинки прошлых походов к доске, позоров, двоек и прочих прелестей обычного школьника.

Учитель игнорировал робко вытянутую руку, так что мальчик учился быть лицом к лицу только с прошлым. В конце урока мальчик сиял – удалось! К доске захотелось!

После учёбы – снова уроки. Мальчик терпеть не мог обращаться к прохожим, чтобы узнать время. Учитель настаивал – первый объект, грузный лысый дядька в чёрном свитере и серых штанах, ждал сигнала светофора. Дядька верил в чудо и жал кнопку ускорения переключения на зелёный свет.

– Дядя, скажите, который час?

– Отвали, мальчик. Не до тебя.

Фу, неприятно.

Что у них попросить? Дадут ли? По логике, за такую помощь – должны. Или у них иное мнение? Чего я хочу больше всего?

Неужели…

Неужто они могут научить, как спать? Они – пережитки древних эпох. Они должны знать, как заснуть. Я жажду снов!

Решено. Спрашиваю.

Человек перестал топтать гостиную, где стены без украшений, а окна – без занавесок. Очки блеснули в угасающем свете дня. Он резко выдохнул, собрался. Путь лежал в спальню, откуда доносились звуки перебранки на непонятном языке плюс паузы леденящей душу тишины.

– Хорошо. – Учитель доволен успехами ученика, хвостом виляет на шкафу.

Мальчик своими успехами тоже доволен – весь вечер делал то, что не делал никогда. Под конец понравилось беседу начинать. Мальчик взбодрился и придумал, как помочь учителю.

Рюкзак валялся под столом – зачем учить уроки, если магия почти в руках?

– Пора на ужин. Ты кроме крови что-то ешь?

В ответ – образы крови. Фонтанами.

– Да, запросы у тебя, – мальчик хмурился, – Но я решительно против.

Недоумение.

– Я не хочу, чтобы ты пил кровь у кого-либо.

«Дохлая собачка».

– Что-нибудь придумаем. Никаких попыток хлебнуть крови у людей. Согласен?

«Согласие».

Да, быстро мальчик учится. Ещё вчера он бы ни за что решительно не сказал бы. Подыграю, ободрю. И это только пара часов практики!

Ужин и поход за хлебом и сюрпризом – позади.

Учитель валялся на шкафу. Он свернул нечто вроде гнезда из старой тряпки.

Мальчик сидел в кровати по-турецки. Одеяло в пододеяльнике цвета палой листвы комкалось под окном. Он опёрся о мягкую кучу и думал – глаза в потолок, подбородок опирается на руку. Губы то шепчут что-то. Наконец, мальчик решился – приосанился, напыщенно вопросил:

– Слушай, ты что, дьявол?

Пёс свесил голову со шкафа. Правое ухо вниз, как старая спагетти. Левое торчит вверх – прислушивается. Вид выражает внимание.

«Недоумение».

– Не то, чтобы я против… ну так как? Кровь пьёшь, из могилы вылазишь. Я кучу фильмов видел. Верные признаки сатаны.

Мальчик ожидал злобной расправы, льстивых попыток искусить, непонимания. Предложения продать душу, в конце концов. Пара молоденьких ведьм и шабаш – тоже неплохо.

Истерических хохот сбил с толку – и умственно, и физически. Сложно смеяться в теле полуразложившейся собаки, но псу удалось. Ощущение, как будто по стеклу мобилки гвоздём матюки пишешь. И звука вроде нет, и премерзко.

– Чего ржёш? Изыди, ацкий сотона!

Мальчику полу-вспомнилась одна из фраз, которой изгоняли нечисть.

Пёс шмякнулся вниз и катался по полу, хохот усиливался. Мальчик угнездился на кровати, ноги обхвачены руками, мысли клубятся о несовершенности жизни. Да и зрелище катающегося по полу полутрупа неприглядное. Что ж, если это и сатана, то душу в обмен пока не предлагает. Да и не убил пока ни стеклом, ни штырём падающим.

Пёс подуспокоился, и под периодическое взвизгивание-смех в уме мальчика родился фильм: в обратном порядке отматывались казни еретиков, костры, демоны, пытки. Потом фильм прекратился. Темнота длилась и длилась. Когда мальчик собрался спросить, вспыхнула картинка гор.