—  Да.

—  У тебя была попытка суицида?

—  Нет. Папа меня увёз из посёлка сразу после трагедии сюда, в эту больницу. Здесь занималась со мной не психиатр, а дура, извините, психолог.

—  Почему ты назвала её дурой? Она что-то сделала не так?

—  Она пыталась навязать мне идею, что я не виновата в произошедшем.

—  Ты виновата?

—  Конечно, —  возмутилась я.

—  Ты не можешь себя винить полностью в этой трагедии.  Давай попробуем, раздробить твоё чувство вины и разобраться, где только твоя ответственность, а где упущение взрослых, в том числе и мальчиков, которые пусть и не были совершеннолетними, но несли ответственность за свои поступки.

Вот это я понимаю! Вот это профессионал! Она так вправила мне мозги за четыре часа беседы, что транквилизаторы остались только на листочке с рецептом, а пить я собралась исключительно растительные препараты.

Не дождавшись водителя, которого послал за мной Рома, я сбежала на остановку и, перекинув через плечо свою спортивную сумку с вещами, отправилась домой на троллейбусе.

Морозное утро, двор семнадцатиэтажки был усыпан серпантином и конфетти, покосившаяся ёлка с фонариками у самой макушки медленно покрывалась снегом. Я постояла возле неё, вдыхая запах хвои, и так мне стало плохо и одиноко, что решила рецептик не выкидывать: вдруг без волка жить не смогу на трезвую голову. 

После трагедии, в которой я была виновата частично, отец привёз меня в город и поселил у своей двоюродной сестры бабы Нади. Я, кстати сказать,  на неё очень похожа, синие глаза тёмные волосы, но Надя всегда говорила, что я краше и обладаю колдовской привлекательностью, как её покойная мать Ада. Под надзором бабушки я уже вела себя более чем прилично, она была блюстительница чистоты, хотя папа иногда с усмешкой намекал, что она нехило погуляла в молодости. Но я никаких развратных замашек от женщины не видела, у нас было всё прилично, и строгий распорядок дня, что для моей психики был полезен. Десятый, одиннадцатый классы я окончила на отлично и поступила в университет на юридический факультет, где началось всё самое интересное. А именно, прямо на первое сентября мы три заучки-задрючки встали в сторонке и четыре года после этого провели вместе.

На экране телефона отобразилось сорок девять пропущенных звонков: сорок от Бехтеревой и Ситцева.  Я не перезванивала. Зачем разговаривать, если не хочешь.

Однокомнатная квартира встретила меня приятными запахами корицы и кофе. Чисто и уютно.

Душ, немного пельменей. И тишина. Много мыслей.

Рома пришёл вечером. Долго ходить  по квартире не стал, сразу заглянул за шкаф. Я сидела в укромном углу и молчала.

На нём шикарный чёрный костюм. Пах он неприятным, но дорогим парфюмом и табачным дымом. Красиво уложены светлые с проглядывающей сединой волосы. Он, видимо, давно не спал, глаза стеклянные и красные.

—  Только прилетел из Берлина, —  сказал он мне и сел на пол возле входа в мою «нору». — Аня спрашивает, придёшь ли ты на их рождественские пения?

— Да, —  кивнула я, —  с удовольствием. Откуда у тебя ключи от моей квартиры?

Рома улыбнулся:

— Чтобы следить за маленькой глупой Денежкой. Переезжай к нам, —  он не дождался от меня никакой реакции, рассматривал, ухмылялся. —  Я ведь всё равно добьюсь своего. Работу дам, карьеру сделаешь, как мечтала. Нельзя же вечно в шведской семье существовать. Третий  всегда лишний.

—  Я приеду на детский праздник, передай Ане. Жить с тобой не буду. От тебя эскортом за километр воняет, и это ничто по сравнению с нашей невинной, чистой шведской семьёй.

—  Ты знаешь, маленькая сучка, что единственная в этом мире можешь говорить мне такие вещи. Даже мать не смеет со мной так разговаривать.