Всех швырнуло вперёд. Его сосед с размаху врезался лбом в спинку переднего кресла.

– Ч-чё-рт! – выругался он.

– Больно? – спросил Антон.

– Да, нет – ответил тот, – проснулся!..Конференция была, – то ли извиняясь,

то ли просто так, добавил он.

Як-40 замер, затихли моторы, открылись задние двери – и пассажиры потянулись к выходу.

Вот мимо него прошла мамаша с ребёнком – он крепко спал у неё на плече, чему-то улыбаясь во сне.

Антон подмигнул ему, встал и тоже пошёл к выходу.

Выйдя, остановился и глубоко вдохнул – тёмный вечерний воздух вместе с огнями вокзала проник ему внутрь – и он вздрогнул!

– Проходите в вокзал, тут нельзя, – тронула его за руку стюардесса.

– Иду, – кивнул он и пошёл следом за ней.

Двери разъехались перед ним – он вошёл в холл, озираясь по сторонам.

Милки не было!

– …Тонка! – кто-то позвал его.

Он посмотрел вперёд – и увидел её!

Она была!

Она пошла ему навстречу, потом побежала!

– Фу – ух! Думала опоздала, – выдохнула она. – Здравствуй?!

– Здравствуй!..Я приехал!

– Здорово!..Значит, всё-таки это было! – она тряхнула головой.

Её волосы рассыпались по плечам, по кожаному чёрному плащу. Белый берет съёхал набок – и она едва успела подхватить его рукой.

– Было!..Милка…

– Ты помнишь, как меня зовут?

И сделала шаг к нему.

Провела пальцем по его куртке и посмотрела в глаза.

Потом немного неуверенно взяла его за руку и, сказав: -Пойдём! – потащила за собой к выходу.

– Поедем ко мне?

– Может, в гостиницу? – он останавливает её. – Удобно?

– Конечно! Я не хочу, чтобы ты останавливался в гостинице, приехав ко мне… К тому же мама уже ждёт!

– Хорошо.

Троллейбус несётся по улицам Минска, рассыпая искры сзади себя и прожигая асфальт.

Дома становятся ниже, освещение реже, они проезжают базар, потом мелькает табличка на доме: « Вулица Сурганава» – и он тормозит.

Милка говорит :

– Вот мы и приехали! Пойдём, это конечная.

Они выходят – одинокий фонарь освещает троллейбусную остановку. Вокруг – темнота. Куда-то вверх уходит тёмная улочка. Лишь блеклый свет на её проезжую часть отбрасывают окна небольших одноэтажных домиков.

– Нам – туда, – кивает она головой.

– Милка! – он останавливается, и она с разбега разворачивается. Её бросает к нему.

– Что?!

– Можно, я тебя поцелую?

– Я думала, ты никогда не спросишь, – шепчет она одними губами.

И облизывает их языком.

Она закрывает глаза – и Антон целует её. Берет съёзжает с её головы и падает. Она пытается схватить его, но ловит только свои волосы. Да так и застывает на…

– Пошли? – шепчет она, уткнувшись ему в грудь.

– Думала, это навсегда останется нашим курортным романом, – говорит она, когда они поднимаются по улице вверх, – но… тут – телеграмма! Так неожиданно!

– А если бы не телеграмма?

– Не знаю… Так часто думала о тебе!

Из подворотни, словно из ниоткуда, неожиданно вырывается белый комок шерсти и бросается с громким лаем на Антона!

– Пушок, Пушок, ты что? – приседает Милка на корточки.

И болонка, узнав её, взвизгивает и, юля и визжа, начинает переворачиваться, катаясь между ног Милки.

– Мы пришли, – выпрямляется Милка и открывает калитку, – это мой Четвёртый Подольский…

– Муся, – кричит она, открывая двери в дом, – принимай гостей!

Они оказываются в крохотной прихожей, где и двоим довольно тесновато. Открывается дверь слева, и сразу в нос ударяет запах чего-то жареного, вареного, пареного и ещё, бог весть, какого съёстного.

Из кухни выходит её мама, прищуривается в этой полутьме и негромко говорит :

– Ну, наконец-то! Здравствуйте, Антон.

И протягивает ему руку.

– Здравствуйте…

– Ирина Михайловна, – шепчет сзади Милка.

– Ирина Михайловна, – повторяет Антон.