От себя лично Ники добавила бы еще одну мудрость: проснулась – тут же вставай!

Но так не хочется покидать теплую постель, расставаться с дорогими воспоминаниями. Не так уж часто удается всласть надышаться воздухом родных стен, впитавшими энергию ушедших. Ники прямо кожей ощущала отдаваемое ими тепло. Чувствовала родные запахи, звуки. Эти стены помнят дыхание отца и матери. В них – память ее родителей, родителей их родителей.

Неужели со всем этим придется расстаться? Нет, нет, ни за что!

Впрочем, почему нет? Вышвырнут за невыплаченный пай, как пить дать! Еще и пинка в зад дадут в качестве привета от нового владельца-толстосума, который заплатит по тройной рыночной стоимости. Дом-то хоть и ведомственный, возведенный в свое время стараниями отца, но сейчас это всем до лампочки. В престижном районе, рядом с центром, претендентов – хоть отбавляй, в домоуправлении ей на это намекали.

«Нет, не допущу! – пообещала Ники, вскакивая с постели. – А посему – работать, работать и еще раз работать! Деньги сами в карман не сыплются».

И все же снова уступила непрошеной лирике: подошла к стоящей в углу старой арфе, расчехлила, провела ладонью по пыльным дощечкам рамы, почувствовала их тепло. Интересно, где росло это дерево?

А пальцы, помнят ли они? Сделала несколько щипков. Звук вышел плотный, трагический. Но довольно тусклый. Рука отяжелела, словно поднимала стопудовые штанги. Родители берегли ее ладошки, даже посуду мыть запрещали. Крутить баранку уж точно не позволили бы…

Немного повзрослев, Ники стала мечтать о единой композиции: музыки и света. О соединении двух миров, двух зависимых сфер. Придумывала разные световые эффекты, чтобы создать ощущение выпуклости, гармонии, счастья. Однако после смерти родных ни о гармонии, ни о счастье уже не мечталось.

Дверь осторожно скрипнула, впустив пряные запахи кухни и тонко вплетенный в них хвойно-апельсиновый аромат новогодней елки. А вместе с ними и бабушку Улю, с ее английским приветствием:

– Good morning, honey. Breakfast is ready. Кушать подано, дорогая.

Последнюю фразу Ульяна Ильинична принесла из своего туманного детства. Так, кажется, приглашала к столу ее бабушка.

– Что за архаизм! – возмущалась поначалу Ники.

Поняв, что тени ушедших предков бабушку Улю все равно не оставят, смирилась.

Стоя на кухне перед нетронутым жульеном, Ники прихлебывала горячий кофе и одновременно сушила мокрые после душа волосы: в одной руке – фен, в другой – кофейная чашка.

– Хоть бы села, – проворчала Ульяна Ильинична. – Все на ходу, все бегом!

– Это – правда: вся жизнь в движении, вся жизнь – в пути. Здорово, да?

– Чего уж тут здорового? Загоняла себя из-за лишней копейки.

– Это – неправда. Лишними деньги не бывают.

Ники уже спешила к выходу, натягивая по пути свою водительскую кожанку.

– Ох, джинсы постирать не успела, – сокрушалась бабушка. – Сколько же ты будешь в парня рядиться? – глядя вслед удаляющейся куртке и пробензиненным джинсам, проворчала бабушка.

– Столько, сколько надо. Так удобнее. А то пристают всякие там…

Не просто пристают, а требуют. В память врезался один эпизод. Прошлым летом Ники пыталась найти приличную работу. В смысле – хорошо оплачиваемую. И чтобы – для души.

Но вскоре выяснила, что одно исключает другое.

В куче газет, которыми она себя обложила, нашлось лишь одно подходящее объявление. Набирались девушки от двенадцати до двадцати в танцевально-концертную группу. После краткого курса обучения обещались концерты, гастроли и солидные гонорары.

Как раз то, что нужно! И главное – Ники подойдет им. С ее музыкальным образованием и цирковым училищем – готовая актриса, просто клад.