Выйдя из морской пены и став перед зеркалом, Ники решила: надо срочно искать.

Но отражение в бесстрастном стекле подсказало: поиски будут долгими. Кому нужен такой лоцман?

Взъерошила свой мокрый ежик а-ля-панк: ну что за прическа?! А дальше, ниже? Выступающие из-под кожи ребра, небольшие, хотя и тугие, груди. Вся ее фигура – как у долговязого подростка-сорванца.

Не солидно. Мордашка, правда, не подкачала, симпатичная. Но в целом…

Надо набирать вес, приобретать солидность. Менять имидж и стиль.

Накинув банный халат, побежала в свою комнату.

Второй праздничный день был тихий, домашний. Из кухни доносится мирное позвякивание кастрюль и сковородок. В гостиной красуется пахнущая смолой и мандаринами елка. Стоя перед окном, Ники любовалась открывающейся с верхнего этажа перспективой. Хороший вид из окна. Хорошая у нее квартира. Все хорошо, кроме невыплаченного пая.

На безлюдной заснеженной улице какой-то частник тщетно подстерегает пассажиров у автобусной остановки. «Еще один бедолага», – посочувствовала коллеге.

Градусник за окном, потеряв всякую совесть, не поднимается выше минус двадцати. Машин на дорогах мало, желающих ими воспользоваться – еще меньше. Ники ненавидела январь: самое нерабочее время года. К тому же – сессия.

Надо бы взяться за учебники, но делать ни – чего не хотелось. Непонятная усталость, безразличие ко всему.

За исключением, пожалуй, мандарин. Их Ники могла есть в любых количествах в любое время суток. Но те, что на елке, – запретный плод. К ним можно приступать лишь в середине января, после старого Нового года. Поэтому бабушка Уля выставляла для внучки отдельное блюдо с экзотическими плодами.

Ники села под елку, сложила ноги крест-накрест и стала пожирать приготовленные для нее ароматные фрукты.

Настроение постепенно поднималось. Но тут взгляд упал на огромный глобус в углу, сохранившийся еще с папиных школьных лет.

Вид Мирового океана, разлившегося голубым пятном на большую часть шара, снова навел на грустные мысли об акулах и прочих глубоководных крупнягах.

Чтобы отвлечься, Ники постояла по-йоговски на голове, потом помедитировала. Наконец, вспомнив уроки циркового училища, прошлась по комнате на руках и растянула шпагат.

В этой позе и застала ее вошедшая с чашкой утреннего кофе бабушка Уля.

– Some coffee my honey. How are you?

– Хреново, – честно призналась Ники. Ульяна Ильинична поставила чашку на стол, хрустя суставами, присела на корточки подле внучки.

– Влюбиться тебе нужно, вот что. Любовь, она…

– Скажешь тоже! – Ники вскочила на ноги, подхватила еще один мандарин. – Некогда глупостями заниматься! Есть вещи важнее любви.

– Ах, Ники, Ники! «Важнее»! – вздохнула бабуля, с трудом поднимаясь с пола. – Любовь не спрашивает разрешения. Она…

Ох!

Ничи бросилась к старушке:

– Что? Сердце? Приляг! Дала бабушке Уле таблетку валидола – лекарство на виду, по всему дому, – помогла лечь на диван.

– Вот так. Эта гимнастика с приседаниями тебе ни к чему. Надо себя беречь.

Ульяна Ильинична махнула рукой:

– Уже отпустило. Не волнуйся. Ники села рядом, взяла бабушкину руку, измерила учащенный пульс.

– Ты говоришь, любовь – лучший лекарь? Так? Тогда почему бы тебе не влюбиться? Конституцией не возбраняется.

Ульяна Ильинична расхохоталась с такой силой, что пришлось доставать еще одну таблетку валидола.

– Ой, перестань! – попросила, вытирая слезы. – Давно так не смеялась.

– Ничего смешного. Подыщем тебе крепенького старичка. Среди моих пассажиров попадаются – о-го-го какие!

– Хватит чепуху молоть, – прервала ее бабушка. – Давай лучше английским заниматься.

Ники не возражала. Чтобы не тревожить бабушкино сердце.