Йенс вскочил с места, нетерпеливо вопрошая:

– Что она тебе говорила?

– Да так, ерунда, – постаралась отмахнуться я, – спрашивала, надолго ли я вернулась. Я заверила ее, что все вопросы со здоровьем моего отца уже решены и я вернулась навсегда.

Йенс поверил. Он облегченно выдохнул, и мы отправились на другой этаж для завершения процедуры оформления.

Спустя несколько дней я уже ехала на свой первый после долгого перерыва урок в школу CJD Göddenstedt и с радостным волнением ждала встречи с моими одноклассниками! Было невероятной удачей, что я смогла вернуться на тот же поток, в тот же класс, к той же учительнице Рите, хотя это было не столько удачей, сколько результатом положительного решения директора школы фрау Катце, столь расположенной ко мне.

Кого же я встретила, когда в первый учебный день отправилась в Ильцен? Конечно же Мануэлу! Увидев меня, она устроила настоящий спектакль, немного меня смутивший. Вскочив с железной лавочки, она бросилась ощупывать меня, восклицая:

– Du bist echt??? (Ты настоящая? Это правда ты???)

Потом она открыла мне своих крепкие объятия, и мы расцеловались.

Самое последнее письмо, подводящее итог всему, что произошло со мной в Германии, я получила именно от Мануэлы, где она упрекала меня в том, что из-за своей любви к пустышке и альфонсу Карстену, я потеряла все, в том числе и любовь такого замечательного мужчины, как Йенс. Мануэла всегда была подозрительно неравнодушна к моему супругу, на что он мне и сам намекал. Во всяком случае, она стояла на его стороне и даже следила за мной по его поручению.

Но, похоже, сейчас она по-настоящему была искренней в своей радости видеть меня снова. И мне это было приятно. К тому же, я твердо была намерена в этот раз начать свою жизнь в этой стране по-другому, безо всяких сердечных ран и увлечений. Я ставила перед собой цели, которые не должны были зависеть от моих чувств, и это вселяло в меня твердую уверенность в их исполнении. Все четко по плану: получение сертификата по немецкому языку не ниже В2, затем Annerkennung (подтверждение моего диплома по французскому языку), работа и, как следствие, финансовая независимость от мужа. А после получения постоянного вида на жительство через три года, а затем и гражданства, уход от него и самостоятельная свободная жизнь в Германии. Не забывала я и о перспективах для моих детей и финансовой помощи им и моим родителям.

Я не воспринимала Мануэлу больше как своего врага или персону, от которой я могу ждать неприятностей. Теперь мне нечего было скрывать. Я была одна, без любви, без сердечной привязанности и твердо и окончательно поставила крест на своей личной жизни. Пора наконец становиться взрослой и здраво смотреть на вещи в мои 48 лет. Германия в лице Мануэлы в буквальном смысле снова открыла мне свои объятия.

Теплое сентябрьское солнышко светит над маленьким уютным городком Бад Бодентайх. Я иду по аллее в направлении вокзала, чтобы сесть на поезд и ехать в школу. Я до сих пор не могу поверить, что я снова здесь. Ведь последний раз, когда я шла этой дорогой в мае, я была точно уверена, что больше никогда мне не увидеть этих аккуратных улочек, чистеньких, словно игрушечных домиков с их палисадниками, этого флага с гербом Niedersachsen (Нижняя Саксония) над полицейским участком, мимо которого лежит мой путь. Опавшие желуди сочно хрустят у меня под ногами, и я с удовольствием наступаю на них. Когда-то я считала осень в Германии скучной и бесцветной, введенная в заблуждение ноябрьскими тусклыми пейзажами. Я просто никогда еще не была здесь в сентябре! Я готова тысячу раз взять свои слова обратно, любуясь красотой, окружающей меня. Как может быть скучной и бесцветной осень в местечке, со всех сторон окруженном обступившим его лесом? Я хотела буйства красок, радующего глаз, яркого убранства деревьев в разноцветной желтой, красной и зеленой листве? Теперь я наслаждаюсь этим сполна вместе с чистейшим, словно прозрачным, воздухом, не оскверненным выхлопом автомобилей. Наслаждаюсь невероятной тишиной и безмятежностью маленького немецкого городка, погруженного в вечную дремоту, где никто никуда не торопится и никто не должен беспокоиться о хлебе насущном.