Неожиданно он заржал над самим собой: «Старый дурак! Молодость захотел вернуть…» Вдруг ему почудилось, что кто-то повторил его стон и ржание. Он поднял глаза вверх и увидел, что его тоску одиночества и боль повторила его голосом с высоты небес серебристая птица пересмешник. «Проклятая птица! – чертыхнулся Саврасый про себя. – Только спустись сюда ко мне. Я тебе все крылья повыворачиваю. Будешь летать спиной вниз, а лапками вверх». Но она, такая же одинокая, улетела, серебристо розовея в лучах заката. От этого ему стало ещё муторней на душе, и он побрёл к людям. Подошёл к своей телеге. Возле неё догорал костер, лишь одна щепка то загоралась, то гасла. Конёк смотрел на неё и думал: «Вся жизнь моя сгорела, как этот костёр, а её остаток тлеет, как эта щепка». «Ты гори, гори, моя лучинка, догорю с тобой и я…» – вспомнилась ему песня, что пел хозяин.

Из-под телеги вылезла хозяйка.

– А, конёк пришёл, – ласково произнесла она. – Как раз кстати. Домой пора ехать, комары нас тут закусали, тебя дожидаючи! – пожаловалась она, тугим узлом закручивая волосы и посматривая на него полными сладострастия и радости глазами.

Он вёз их, а сам думал: как там Лыска, не обижает ли её этот нахал – жеребец…

А Лыска в это время тоже вспоминала о своём друге. Да, она услышала его ржание, его тоскливый призыв. Ему ответила какая-то кобылица, но сразу смутилась и умолкла. Он проржал второй раз. Она поняла, что это он зовёт её. Всё в ней задрожало. Она была готова сразу бежать к нему. Хотела побыть с ним, вспомнить молодость, хотя бы на один час почувствовать себя молодой. Но она знала, что табунный жеребец не позволит ей это сделать, и ждала подходящего момента. Когда он, бросившись в степь, скрылся за косогором, она сорвалась с места и, стараясь не топать, побежала к своему дружку. Но её выдал «коняжонок», маленький глупыш. Он неловко чесал у себя за ухом задней ногой, качаясь на трёх ногах, но, увидев её, убегающую в степь, заржал:

– Куда это тётенька побежала? Наверное, учуяла запах сладкой травки? Я тоже её хочу.

И устремился вслед за ней. Его мать тревожно, с упрёком заржала, подзывая его к себе. Вернувшийся к этому времени жеребец поднял голову. Увидел беглянку и заржал зло и требовательно, чтоб она вернулась в табун. Но она понеслась во всю силу её резвых ног. Хотя знала, что он не отстанет от неё. И накажет – безжалостно и жестоко. Накажет притом обоих: его и её. Но она тут же пренебрежительно подумала: «A-а, пусть они подерутся из-за меня!» Пусть будет, как в молодости, когда из-за неё дрался не один жеребец. Это вернёт ей молодость, а может, и желание вновь быть любимой. Она понеслась галопом, чувствуя, что эта мысль придаёт ей силы и резвость. С замиранием сердца подбежала она к своей первой любви, к своей несбывшейся мечте. Остановилась перед ним, уставшая, тяжело дыша и запыхавшись. Они радостно заржали, приветствуя друг друга. И тут вихрем налетел табунный жеребец, который с ходу сшиб её конька… Затем с визгом и оскалом зубов кинулся на неё, говоря прерывистым от гнева ржанием:

– Забыла, кто в табуне хозяин? Забыла, чем это тебе грозит?

Она поняла, что он может сейчас её убить, и во весь мах понеслась обратно. И так бешено летела, что он не смог её догнать. Это спасло её. В табун жеребец прибежал уже остывшим. Приблизившись к ней, сказал с угрозой:

– Если ещё раз убежишь, смотри, – показал он свои огромные копыта. – Они будут бить тебя долго и больно…

– Но что я такого сделала? Хотела повидаться с мерином, он друг моей юности, а то, что вы подрались, так кто только не дрался в былые времена…