Через три дня после того, как она бегала с жеребцом, к ней незаметно подошёл табунщик. Тихо топнул ногой – она вздрогнула, подняла голову. И вдруг в воздух взметнулась верёвка, и вслед затем петля захлестнула её шею. Она дёрнулась, взвилась на дыбы.

– Держи! – донёсся до неё крик другого табунщика.

Она рванулась в сторону, но петля сразу сдавила ей горло. Она захрипела, дыхание остановилось. А петля затягивалась всё сильнее. Она почувствовала, что задыхается. В это время один из табунщиков накинул на неё недоуздок с двумя поводками, и горло ослабило, ей стало легче дышать. Она вновь попыталась встать на дыбы. Но те вдвоём повисли на поводьях, не давая ей этого сделать. Один при этом ласково приговаривал:

– Тихо, тихо, Лыска! Пора тебе человека на себе возить. Красавица ты наша ненаглядная. Ну что, погоняем её по пашне до мыла?

– Да ты что, сдурел? – урезонил его напарник. – Запалишь её – хозяин голову тебе отшибёт! Привяжи её к своему коню за шею, и пусть ходит, привыкает к человеку.

Она стала ходить вместе с конём табунщика – добрым, равнодушным ко всему мерином. Иногда она упрямилась, не хотела идти. Тогда мерин говорил ей:

– Смирись! Будешь противиться – сломают тебя. Вот и всё…

– Я родилась вольной и никогда не смирюсь с неволей!

– Эх, белогривая, – вздыхал он. – И я так же думал. А теперь вот вожу хозяина. И за его доброе слово, кусочек хлебца или сахара готов перед ним на задних ногах танцевать. Жизнь – это тебе не суп лаптями хлебать…

Подходил табунщик, Лыска шарахалась от него, натягивала повод. Но он равнодушно произносил:

– Смирись, красавица, и всё будет хорошо…

Она продолжала сопротивляться. Табунщик садился на мерина, и Лыска так дёргала за повод, что бедный конь чуть ли не валился с ног.

– Ну и норовистая ты, Лыска!

Табунщик спешивался и вёл своего мерина на поводу. А на отдыхе доставал из кармана белый хлеб и протягивал его своему коньку. Тот с загоревшимися глазами аппетитно пожирал его. Лыска его упрекала:

– Ты что, за ломоть хлеба держишь меня пленницей?

А у самой от голода и при виде того, как он ест, даже слюнки текли.

– Это ещё не то! Вот когда он гладит меня! Я это очень люблю. А ещё если тело зудит, он гребёнкой меня чешет… Я прямо замираю от радости.

– Ну да, а порой и кнутом дерёт! – язвительно поддевала его Лыска.

Но постепенно и она поняла, что он не так уж и плох, этот парень, что, гоняясь за ней, чуть не побил ей. Однажды он кормил хлебцем своего коня, и хлебный дух так вскружил ей голову, что она, уже не владея собой, потянулась мордой к его рукам с хлебом Конёк, мгновенно оценив угрозу, выхватил этот кусок и торопливо слопал. Хозяин улыбнулся, достал другой хлебец и протянул его Лыске. Вытянув шею, она осторожно взяла его и, захлёбываясь от вкуса и избытка слюны, съела его.

– Ну вот и хорошо, – удовлетворённо заметил он. – Значит, привыкаешь…

На другой день он, как бы не обращая на неё внимания, достал хлеб и стал кормить своего конька. Лыска не выдержала и смело подошла к нему. Фыркнула и стукнула копытом от нетерпения. Хозяин молча повернулся к ней и протянул хлеб. Она быстро его прожевала, и ей захотелось ещё. Она потянулась к нему и стала тыкаться в его руку губами.

– Балуй! – прикрикнул он. – Хорошего понемножку. – И положил ей руку на холку.

Всё в ней возмутилось. Она задрожала, дёрнулась и отбежала на длину повода.

– Рановато, ещё не привыкла, – как-то непонятно произнёс он.

Потом достал щётку и стал чесать конька. Тот от удовольствия щурился, даже, казалось, стонал от приятных ощущений.

– Что, хорошо? – спрашивала его Лыска.