– Пожарку сюда, убьют они друг друга!

Прикатила пожарка, пожарные спохватились:

– Где бочка с водой? Воды надо…

К этому времени всё было кончено, Серый укусил тяжеловоза за колено, тот застонал, завизжал. Когда победитель кинулся к Лыске, она испугалась и помчалась в степь. Серый понёсся за ней. Она бежала, чувствуя, что становится мыльной. Тут он заржал – призывно и требовательно. И эхо повторило этот призывный крик. Она поняла, что сама природа требует от неё этого, и сдалась, остановилась. Он подбежал к ней, грубый и сильный. Без всякого ухаживания приблизился вплотную. Возмущённая, она ударила его. Но он дико заржал и прыгнул. Она почувствовала его копыта на своей спине. Затем он вцепился ей в холку зубами. Не обращая внимания на первоначальную боль, она, разгорячённая, изнемогала в сладострастии. Когда он, обессилев, оставил её, она, поднатужась, хотела выплеснуть его семя, чтоб ещё раз насладиться им. Но он, зорко следивший за ней, завизжал, сложив уши и оскалив зубы. Она поняла, что жеребец хочет укусить её, и побежала лёгким бегом, а он, весёлый и довольный, затрусил рядом, взбрыкивая от счастья, словно жеребёнок. Его радость передалась ей. Она шаловливо бежала с ним рядом, касаясь его горячего бока. И ей казалось, что этому счастью не будет конца. Но вскоре почувствовала, как что-то в ней изменилось. Он стал ей не нужен. И она равнодушно начала щипать траву, безучастная к своему первому любовнику. Она снова стала думать о своём друге, и что-то тёплое и ласковое шевельнулось в её груди, отчего радостно забилось сердце. Прискакали табунщики и погнали её в табун, а её соблазнителя на другую конюшню. Она подбежала к тяжеловозу. Он приветствовал её тихим ржанием…

Они снова были вместе. Но тут он тихо спросил её, не понимая, для чего:

– Ты теперь его?

– Да, – раздражённо ответила она и, оскорбившись, ударила его копытами.

Он отошёл от неё, не чувствуя боли. Что боль физическая по сравнению с болью душевной? Он думал: «Что ж, пусть я не могу обладать, но я ведь всё равно люблю её и буду всегда любить и защищать».

Но людей после этого он невзлюбил. Стал злобным, норовистым мерином. Дрался со всеми жеребцами и метелил их так, что они после драки с ним выглядели дохлыми клячами. Он стал сторожем в табуне. Ведь там были породистые кобылицы, которые имели «мужей», то есть их всегда подпускали к одному и тому же жеребцу. Но если нелёгкая приносила со стороны какого-нибудь жеребца, а они иногда прибегали, то после встречи с ним убегали побитыми. Саврасый дрался за право быть первым в табуне. Зная это, табунщики делали так: убирали его в конюшню, и лишь потом выпускали жеребца. Если почему-либо кобылица не осеменялась, жеребец мог гонять её до изнеможения. Задиристость мерина, очевидно, объяснялась тем, что, хоть он и не был теперь способен к случке, но инстинкт размножения в нём ещё далеко не погас.

Хозяин, звали его Аким, взял его, чтобы впрягать в свою телегу, так как он был очень сильный и в распутицу только он мог тащить телегу с комьями и ошмётками грязи на колёсах. Но самое страшное, это когда он таскал, в прямом смысле, своих сородичей на бойню. Их крепко привязывали к телеге. Они понимали, куда их ведут. Сопротивлялись, пытаясь порвать ремни. Упирались всеми четырьмя копытами. Но он пересиливал их. Они жалобно ржали, будто просили пощадить их. Но Саврасый бессердечно выполнял свой долг. Хотя знал, что ведут их на смерть. Ведь он чувствовал запах крови, идущий оттуда, куда уводили лошадей, и откуда они не возвращались.

Его хозяин любил выпить, погулять, но и поработать тоже. Иногда после обеда он запрягал его и ехал в далёкое село. Всегда спешил, заставлял коня бежать быстро. Подъезжая к дому, он привязывал Саврасого к забору, а сам шустро вбегал на крыльцо, забыв напоить и накормить коня.