Краем глаза я заметила, что кто-то всё ещё держит телефоны, но мозг отказывался фокусироваться на деталях. Всё плыло.

– Надо Олю домой отвезти, – решила Марина. – Она же еле держится.

– Смотрите, она плачет! – воскликнула девочка из отдела кадров.

Я потрогала щёки. И правда, мокрые. Когда я успела?

– Это не слёзы, – пробормотала я. – Это… это внутренняя богиня потеет.

Все засмеялись. Даже я попыталась улыбнуться, но получилось криво.

– Я вызову такси, – вызвался стажёр, тыча в телефон.

– Не надо, – Костя встал. – Я отвезу. На Убере.

– Костя, ты же пил!

– Меньше всех. И потом, Синицына же не в состоянии одна доехать. Смотрите на неё!

Я действительно была не в состоянии. Мир качался, как палуба корабля в шторм.

– Где ты живёшь? – спросил Костя, помогая мне встать.

– Бирюлёво, – пробормотала я. – Южное. Там, где все богини живут.

– Ага, записал, – он придержал меня под локоть. – Пошли, звезда корпоратива.

Меня закутали в пуховик, довели до выхода. На улице морозный воздух ударил в лицо как пощёчина.

– Ой, – я покачнулась. – Кажется, меня сейчас вырвет.

– Только не здесь! – Костя оттащил меня к урне. – Давай, дыши. Глубоко дыши.

Я дышала. Мир постепенно переставал вращаться.

– Знаешь, Синицына, – сказал Костя, пока мы ждали машину, – я думал, ты скучная. А ты прикольная оказалась.

– Я не прикольная, – возразила я, прислонившись к фонарному столбу. – Я пьяная.

– Одно другому не мешает, – философски заметил он. – О, Убер подъехал.

Он запихнул меня на заднее сиденье. Водитель посмотрел с сомнением:

– Она не того?.. Салон не испачкает?

– Не должна, – хмыкнул Костя. – В Бирюлёво Южное, пожалуйста.

Машина тронулась. За окном мелькали новогодние огни Москвы. Я прислонилась к стеклу, пытаясь остудить горящий лоб.

– Эй, Синицына, – Костя повернулся ко мне. – А ты правда веришь в это все?

– Костя, – сказала я устало, – я в бухгалтерии работаю. Я ни во что не верю, кроме двойной записи.

– Но ты же так классно говорила! Про страхи, про свободу!

– Это синий ликёр говорил.

– Синий ликёр у многих был, – возразил он. – Но на стол никто не полез.

Я закрыла глаза. В голове всё ещё звучал мой собственный голос: «Вы все боитесь жить!» Господи, что я наделала.

– Не парься, – сказал Костя, словно прочитав мои мысли. – Завтра все забудут. Мало ли кто напился на корпоративе.

Если бы он знал, как ошибается.

Но пока машина везла меня через ночную Москву домой, я ни о чём не подозревала. Я думала только о том, как объясню коту Дебету, почему от меня пахнет оливье.

И почему я не принесла ему премию в виде корма с лососем.

«Прости, Дебет», – мысленно сказала я коту. – «Твоя хозяйка – идиотка».

Богиня-идиотка.

Как это символично.

Я умирала.

Нет, серьёзно. Это была смерть. Медленная, мучительная, с привкусом оливье и синего ликёра.

Первым, что я осознала – это боль. Такую боль не описывал ни один медицинский справочник. Голова не просто болела – в ней кто-то методично долбил отбойным молотком, периодически делая перерывы, чтобы полить мозг кислотой.

Вторым осознанием стал вес. На моей груди лежало что-то тяжёлое и тёплое. С трудом разлепив глаза, я обнаружила Дебета. Кот сидел на мне и смотрел с таким укором, будто я лично виновата во всех бедах мира.

– Мрррау, – сказал он, что в переводе с кошачьего означало: «Где мой завтрак, безответственная алкоголичка?»

– Дебет, – прохрипела я голосом человека, глотавшего гвозди. – Дай умереть спокойно.

Кот спрыгнул, больно наступив на живот. Я застонала и попыталась сесть. Плохая идея. Комната закружилась, как карусель в парке Горького.

Что вообще произошло? Память услужливо подкидывала обрывки: корпоратив… Костя… синий ликёр…