p. 75b28 Когда же такое [суждение] есть, необходимо, чтобы другое суждение не было всеобщим, а было преходящим и так далее.

Когда же, говорит он, мы выводим умозаключение о преходящем, необходимо, чтобы из двух посылок меньшая была преходящей и не всеобщей – преходящей потому, что и заключение преходяще (ведь если бы посылки были необходимыми, то и заключение не было бы преходящим), а не всеобщей – потому что относительно них одно есть, а другого нет. То есть, поскольку меньшая посылка необходимо преходяща, она необходимо частна. Ведь относительно тех вещей, для которых она истинна, одни из них существуют, а другие нет: те, что еще не погибли, существуют, а те, что погибли, – нет. А то, что в истинном смысле сказывается о том, что то есть, то нет, необходимо является частным. Нельзя сказать, что «всякий человек – живое существо», поскольку всякий человек преходящ: одни уже погибли, другие существуют. А если так, то «всякий человек – живое существо» не всеобще, ибо погибшие – не живые существа. Следовательно, скорее истинно, что «некоторые – живые существа». Но если меньшая посылка частна, то заключение не будет доказательным.

Таким образом, при таком положении вещей, говорит он, из подобных посылок нельзя вывести всеобщего умозаключения, а лишь то, что сейчас. В собственном смысле всеобщее – это то, что принадлежит всему, первично и не бывает то так, то иначе, но всегда одинаково. А «всякий человек – живое существо» не всеобще, ибо всеобщее можно сказать истинно сейчас и о ставших людьми (есть и те, кто станет людьми – ведь их пока нет), но лишь о ныне существующих людях. Так обстоит дело с преходящим: всеобщее в таком случае истинно, но не безусловно. Однако не таково всеобщее, которое требуется для доказательств, а то, что безусловно и не бывает то так, то иначе относительно того, о чем сказывается. Следовательно, о преходящих вещах нет доказательства.

p.75b30 Подобным же образом обстоит дело и с определениями.

Как, говорит он, для преходящих вещей не существует доказательства, так же невозможно дать и их определение; ведь всякое определение, говорит он, есть либо начало доказательства, либо некоторый вывод, либо доказательство, отличающееся только постановкой. В сочинении «О душе» было сказано, что существует три вида определений. Одни – из материи, другие – из формы, третьи – из соединения обоих. Например, определяя гнев, ты скажешь, исходя из материи, что это кипение крови вокруг сердца; исходя из формы – стремление к возмездию; исходя из соединения – кипение крови вокруг сердца ради возмездия.

Определения, исходящие из формы, суть начала доказательств; ведь доказательства выводят следствия из причин, а причина для материи – форма: ибо из-за такой-то формы существует и такая-то материя. Так, для доказательства о гневе можно было бы использовать в начале рассуждения определение, исходящее из формы, следующим образом: «Такой-то стремится к возмездию; у стремящегося к возмездию (есть кровь вокруг сердца); следовательно, у такого-то есть кровь вокруг сердца».

Таким образом, в этих случаях я использовал определение, исходящее из формы, как начало доказательства, а исходящее из материи – как вывод доказательства. Ибо невозможно, чтобы доказательство принимало за начало определение из материи, а за вывод – из формы, поскольку доказательство подтверждает не причины через следствия, а наоборот, следствия через причины.

Определение же из соединения обоих тождественно доказательству и отличается только постановкой, потому что при определении мы начинаем с материи и заканчиваем формой, говоря, что гнев – это кипение крови вокруг сердца ради возмездия, а в доказательстве, наоборот, начинаем с формы и заканчиваем материей.