На экране появляется женский силуэт в воздушном платье, красном в белый цветочек. Женщина движется в сторону фонтана ВДНХ, золотые фигуры которого кажутся еще ярче под солнцем. Она держит за руку маленького мальчика лет четырех. На нем джинсовые шорты и белая майка-поло, у него светлые волосы. Потом камера фокусируется на Останкинской башне, шпиль которой прокалывает единственное облако на чистом летнем небе. Камера немного дрожит, увеличивая башню, и, когда кадр достигает максимального приближения, слышится женский голос:

– Может, сахарной ваты? – Я понимаю, что это голос мамы. Камера резко уходит от башни, начинается тряска в кадре, а когда изображение уменьшается, в нем появляется мама, сначала не в фокусе. Она улыбается и смотрит в камеру. На ней ярко-красная губная помада, на шее – тонкая золотая цепочка.

– Ваты? – слышу папин голос за кадром.

– Андрей хочет, – говорит мама.

Камера теперь следит за мальчиком, которого она держит за руку. Этот мальчик – я. Я смотрю в камеру и щурюсь от солнца.

– Андрей, хочешь ваты? – спрашивает папа.

– Да, – говорю я и тяну мамину руку в сторону фонтана. Мама разворачивается и идет вместе со мной. Теперь камера наблюдает за нами сбоку.

– У меня сегодня первый выходной, наверное, за месяц, – мама смеется, глядя прямо на меня с экрана. – Может, тебе оператором быть моим? – говорит она в сторону камеры.

– Сколько им платят? – спрашивает папа.

– М-м-м… немного, – смеется мама и уводит взгляд от камеры.

Отец долго держит кадр на маме: на ее ногах, спине, руках. Глаза, которые, казалось, тоже смеются. Мы с мамой сидим у фонтана, она что-то мне рассказывает. Потом снова смотрит в камеру и посылает воздушный поцелуй в ее сторону. Папа смеется, его смех слышен за кадром. Я долго смотрю куда-то вверх, отец проследил направление моего взгляда, и на экране появляется белая полоска, разрезавшая голубое небо. Потом в кадр попадает самолет, который исчезает за единственным облаком. Отец снова переводит камеру на нас с мамой, я спрыгиваю со скамейки и бегу в его сторону. С моей головы слетает кепка, отец снова смеется, отступает назад, не прекращая съемки, и, когда я его догоняю, он останавливается и спрашивает:

– Андрей, кем ты хочешь стать?

– Полицейским, – говорю я, улыбаясь в камеру.

– А журналистом не хочешь? – спрашивает отец.

– Не-е-ет, полицейским! Я хочу ловить преступников! – отвечаю я в камеру.

– А если ты сам станешь преступником? – смеется отец.

– Я буду ловить людей, – говорю я.

– Хорошо, – смеется отец.

– И искать.

– И искать, – тихо повторяет отец, и камера выключается.

Когда камера снова включается, мы с мамой уже стоим на одной ступени эскалатора и спускаемся в метро на станции «ВДНХ». Мимо пробегают люди, и мама прижимает меня к себе, чтобы никто не задел. Потом мы ждем поезд, а когда он приближается, волосы мамы развеваются и закрывают ее уставшее и молодое лицо, а я придерживаю рукой кепку на голове, и потом мой взгляд устремляется в сторону камеры. Подъезжает синий состав, двери открываются, мы заходим в вагон с мамой, камера следом. Мама садится рядом с выходом, я с ней, камера напротив. «Следующая станция “Алексеевская”», – говорит голос из динамиков. Слышен звук закрывающихся дверей, состав медленно трогается. Мама смотрит в сторону камеры и тихо смеется, потом отводит взгляд в сторону.

– Хороший день, – раздается голос отца за кадром.

– Что? – мама не слышит.

– Хороший день! – повторяет отец.

– Не слышу! – кричит мама, так как звук поезда заглушает любую речь.

– Хороший день! – громче говорит отец, а мама отмахивается рукой и улыбается. – Я вас люблю! – тихо, но разборчиво произносит он.